Семен Слепынин - Паломники Бесконечности

— Уже тогда я пристрастился к чайку. Но еще слаще вечерние лучи. Видишь, как они, уходя, играют, скачут по вершинкам тополей — алые, розовые, золотые. А я ловлю их своими губами-листьями, пью. О, какая радость — пить вечерние лучи!

— Да ты отчаянный жизнелюб, — рассмеялся Руди. — Ну а детство свое помнишь? Самое раннее?

— Смутно очень. Помню, что я рос, корнями ощущал приятную влагу, ветвями — тепло, а листьями видел мир — вот эту реку, поля, солнечный свет и, Наконец, ночные звезды. Я видел Вселенную! И начал размышлять о ней, о тайне всего сущего, своими корнями чувствовал токи, идущие снизу, из прошлого. Вместе с ними приходили как будто новые знания, и я умнел, взрослел. И однажды осознал себя личностью, живущей во времени.

— Странно, что у дерева сформировалась именно человеческая личность, а не какая-либо другая.

— А я до тополиной жизни был человеком.

— То есть как это? Таким же обыкновенным человеком, как я?

— Ну конечно. И не однажды. Правда, все свои далекие людские жизни не помню. А вот последнюю иногда припоминаю. Кажется, я был профессором Сор-боннского университета.

— Ну, дед, это уже сказки.

— Вот что, милый юноша. Сейчас приступим к самому для тебя страшному, — хохотнул дед. — Страшному потому, что ты закоренелый материалист. Я ведь тоже материалист, но не такой, как ты. Как бы это сказать…

— Не такой примитивный? — усмехнулся Руди.

— Откровенно говоря, да. Сейчас услышишь вещи до того для тебя оглушительные, что брякнешься в обморок или завопишь: «Караул! Мистика!»

— Ничего, дедушка. Валяй. Я уже ко многому привык.

— А чайку! — спохватился дед и, вскочив на ноги, забегал, засуетился. — Ах я, ротозей! Забыл!

Руди и не заметил, как наступила ночь. Листья тополей серебрились под ливнем лунных лучей, а на стволах плясали розовые отсветы угасающего костра. Дед, все еще поругивая себя, сел и подал Руди кружку, сделанную как будто из древесной коры. Дед понюхал чай, отпил два глотка и сказал:

— Чай неважнецкий, но пить можно.

Дед явно скромничал. Чай получился у него отменный — сладкий, пахнущий шалфейными и медовыми ароматами полей. Дед пил и жмурился — не то от удовольствия, не то его просто клонило ко сну. «Устал он», — подумал Руди и начал поторапливать.

— Итак, ты был раньше профессором. Но не в виде же дерева?

— Конечно. Я и мои друзья-деревья были раньше обыкновенными людьми. Умерли мы кто когда, но давненько. Ой как давненько… Бессмертными духами летали мы по Вселенной. И занесло нас наконец на эту странную планету, и наши бессмертные личности нашли свое вещественное пристанище вот в этих, еще более странных деревьях.

— Бессмертие? — прошептал Руди. — Бред какой-то.

— Бред?! — Дед до того обиделся, что Руди испугался, как бы он сейчас не ушел.

— Нет, дедушка, нет! Говори. Я слушаю. Постараюсь понять, найти в твоих словах рациональное зерно.

— Рационалист он, видите ли, материалист, — пробормотал дед и замолк.

— Ты куда это клонишь? К Богу? Дед, а дед!

— Ась? Извини, чуток вздремнул.

— Что же получается? Мы с тобой бессмертны?

— Господи, до чего устал, — позевывая, сказал дед. — Сон сморил меня. Иду спать. Да и тебе пора.

Какой там сон! Все перевернулось в голове вверх тормашками. Дед «ушел», рассеялся в ночной мгле, а Руди побежал к своему дому-кораблю, подошел к темнеющим на холмике могилам родителей и молитвенно сложил руки: «Помогите! Научите, как думать и что делать?» С щемящей грустью вспомнил он папу и маму и будто услышал их голоса. И легче стало на душе, наваждение улетучилось. Врет все дед! Да и был ли он на самом деле? Не пригрезился ли?

— А ты разве не пойдешь сегодня к своему тополю-старикану? — с улыбкой спросила утром сестра.

Руди махнул рукой.

— Нет, хватит с меня… — Чуть было не сказал «галлюцинаций», но спохватился и подумал: «А что, если посоветоваться с ней?» — Хочу провериться в твое кабинете.

— И ты доверяешь моим знаниям?

— Доверяю. Ты была у мамы старательной ученицей. В медицинском кабинете Руди сел в кресло и поморщился, сейчас вцепятся «пиявки»! Многочисленные датчики-«пиявки» зашевелились, змеями поползли к запястьям, к груди, к вискам и присосались. На табло заплясали цифры, кривились какие-то цветные линии.

— Все то же самое, — глядя на табло, сказала Катя. — Все внутренние органы в порядке, но вот сердце…

— Опять ты о моем сердце, — недовольно прервал Руди. — Меня интересует голова. Не могут ли возникать у меня какие-нибудь галлюцинации?

— Ни в коем случае. Психика уравновешенная, но чувствуется усталость. Такое впечатление, что сегодня ты не выспался.

— Вот это верно, мысли одолевали, — признался Руди.

— Твои мысли тяжко отзываются на сердце.

— Да не причитай ты над моим сердцем, — рассердился Руди и сорвал с себя датчики. Увидев обиженно поникшую Катю, он вскочил, обнял ее и с захлестнувшей душу нежностью зашептал: — Прости, сестренка. Не очень-то я ласков с тобой. Ну прости, родненькая. Одна ты у меня.

— Прощаю, — сквозь слезы улыбнулась Катя — Но не обижайся, если скажу правду. Чувствует мое сердечко, что не получится у нас с машиной времени. Папа был лучшим в мире электронщиком — и не получилось. Брось ты это. Суждено нам остаться этом времени, ну и ладно. Проживем, и неплохо проживем, еще с полсотни лет.

— Ну, насчет того, чтобы остаться, это ты зря. Я обязан проникнуть в прошлое и все сделать, чтобы вернуть нашу родную планету на прежний и нормальный путь развития. Это мой долг перед мамой и папой. Понимаешь? Святой долг.

— Долг! Долг! Посмотри, на кого ты похож со своим долгом! — Катя вцепилась в рукав брата и подвела его к зеркалу.

— Вижу, — усмехнулся Руди, впервые по-настоящему разглядывая себя в зеркале. — А по-моему, ничего. Статный, как молодой тополь.

— Ты вообще красив. Но посмотри, что сделал твой долг. Седые пряди на висках, упрямая складка на лбу и чуть ли не фанатический блеск в глазах. Ты целеустремлен, как… как…

— Как птица в полете, — с улыбкой подсказал Руди.

— Нет, как дьявол в этом… в походе. Ой, запуталась я.

— Запуталась, сестренка, запуталась! — расхохотался Руди. — Идем завтракать, а потом весь день будем отдыхать. Мы с Мистером Греем пойдем с удочками на озеро, а ты в лес по грибы.

Мистер Грей оказался превосходным рыболовом. С дьявольским чутьем он улавливал момент клева, мигом вскидывал удилище — и на крючке, серебрясь на солнце, неизменно трепыхалась рыба. И обед получился превосходным: ароматная уха, жареные грибы, свежие ягоды. Вечером Мистер Грей мешал брату и сестре слушать музыку, то предлагая сыграть в карты (он стал ловким шулером), то нашептывая Руди на ухо:

— Шеф, а шеф. Машина наша того… ржавеет. «Ну и пусть ржавеет, — подумал Руди. — Пойду завтра к деду. Послушаю чепуху о бессмертии, а потом дед, может, и научит своему умению ходить а прошлое».