Семен Слепынин - Паломники Бесконечности

Ранним утром, когда еще курился предрассветный туман, Руди с нетерпением прохаживался около старого тополя.

— Дед, а дед. Где ты? — Руди постучал по стволу.

— Разбудил все-таки, зануда Фауст, — недовольно проворчал дед, выступая из тумана.

— Извини, дедушка. Хочется поскорее…

— Знаю, знаю. Так и рвешься в дальнее странствие. Посидим сначала, помолчим. Слышишь? Пташки уже поют, солнышко встает. А воздух-то! Воздух! Свежий, росистый. До чего вкусный воздух.

— Понежиться захотелось, — улыбнулся Руди. — Ну и сластена ты, дедушка. Хорошо, уютно устроился на планете Окаянной. И живешь какой-то двойной жизнью. То человеком, то деревом.

— Завидуешь? Ничего, скоро и ты, человече, поживешь деревом.

— То есть?

— А вот превращу тебя сейчас в чурбан, — хохотнул дед. — Испугался? Слушай меня и не падай в обморок.

Руди услышал до того непривычное, что стал полагаться не столько на разум, сколько на свою фантазию.

А ею природа его не обделила. Он закрыл глаза, слушая деда, и на «экране» своего воображения увидел такую картину. Вот сидят они сейчас на корнях, биополе старого мудрого дерева обволакивает их, каким-то непостижимым путем превращает их тела в безгласные, бездыханные чурбаны. Биение сердец, токи крови, все жизненные процессы замрут, и лишь электромагнитные импульсы — суть и ядро их переживаний и мыслей — будут жить в прежнем ритме. Но уйдут они из бездыханной телесной оболочки — и получат новое тело, пригодное для жизни во времени и невидимое, как бы не существующее в настоящем моменте. Но с первым шагом в прошлое оно обретает материальность, становится зримым и ощутимым. И вот Руди вместе с дедом шагает по тысячелетиям каким-то двойником, а его подлинное тело…

— Оно же умрет! — вздрогнув, воскликнул Руди. — Тело нынешнего, здешнего момента умрет без биения сердца, без дыхания. Моим психическим импульсам некуда будет вернуться. Как личность я здесь исчезну.

— Все-таки испугался, — усмехнулся дед. — Хорошо, что в обморок не упал. Успеют твои импульсы вернуться, и личность твоя сохранится. Твое тело останется бесчувственной, безжизненной деревяшкой лишь на миллисекунду, даже меньше. Но за этот миг ты проживешь в прошлых веках дни, месяцы, даже годы. Там ты будешь властелином времени, а здесь ты только хозяин пространства. Но зато какой хозяин! — с завистью вздохнул дед. — Сейчас пойдешь завтракать, а я останусь на месте. Но я тоже буду завтракать! — весело воскликнул дед и вскочил на ноги. — Да, да! Я буду кушать сладкие соки земли и пить золотые солнечные лучи. От счастья мои листья заиграют, затрепещут и засеребрятся, играя с лучами, купаясь в росе…

— Да ты поэт, дедуля, — улыбнулся Руди.

— Но раб пространства, — снова пожаловался дед. — Можешь прийти ко мне с топором и срубить, а я не сдвинусь с места, не смогу убежать.

— Что ты! Как мог подумать о топоре? — в ужасе воскликнул Руди и, вскочив на ноги, ласково погладил деда па плечу, а потом по мохнатому, шершавому стволу. — Дедушка, милый. Что с тобой?

— Ну-ну, я пошутил, — засмеялся дед. — Не обидишь ты меня. И моих друзей не обижай, когда будешь в прошлом. Боятся топора, боятся они и этого жулика с аксельбантами. Они так и зовут его: Старпом-с-топором. Завтра пойдем к друзьям, а к нему ни-ни.

На прощанье дед помахал рукой и, затуманившись, слился со своим древесным естеством. Руди пришел к костру, где его ждали Катя и Мистер Грей. За завтраком он решился и рассказал о своих беседах с мыслящим деревом, о его человеческом образе.

— Враки! — замахал руками Мистер Грей. — Выдумщик ты, Руди. Сочинитель.

— Нет, не враки, — заступилась Катя. — Я даже видела его однажды. В утреннем тумане рядом с Руди под тополем кто-то сидел. Бородатый такой. Это он?

— Он, сестренка. Очень милый и мудрый дед.

— Дед! Ха! Ха! Ха! — дико захохотал Мистер Грей и убежал в лабораторию.

— Как бы не свихнулся, — встревожился Руди.

— Эх ты, — рассмеялась Катя. — Ты так погрузился, в свои мысли, что ничего не замечаешь. Мистер Грей просто делает вид, что страшно рассердился, чтобы развлечь нас и позабавить. Потешный он, добрый.

Весь день, однако, Мистер Грей дулся на Катю и Руди, на их вопросы о здоровье отмахивался и презрительно бурчал:

— Сочинители. Мистики. Всыпать бы вам.

Вечером брат и сестра задобрили Мистера Грея, пригласив его сыграть в карты. Очень любил он азартные игры. С неуловимой ловкостью передергивая карты, он неизменно выигрывал.

— Дети вы еще, — вздыхал Мистер Грей. — Сочиняете сказки и верите им. Был бы жив шеф, ох и всыпал бы вам.

— Да, папа не одобрил бы, — сказал Руди. Ранним предрассветным утром, когда Мистер Грей разжигал костер, Катя попросила:

— Разреши, Руди, проводить тебя до тополиной рощи. Ну хоть немного.

— Только до мостика, а дальше ни шагу.

— Идете к своему сказочному деду? Ну-ну, — иронически хмыкнул Мистер Грей и пригрозил: — Опоздаете к завтраку, сам все съем. Ничего не оставлю.

Светало. Из мглы выступали верхушки деревьев, кусты. Радостно было на душе у Руди и немножко тревожно. У мостика Руди и Катя остановились.

— Дальше ни-ни. Увидит тебя дед и уйдет. Назад! — строго приказал Руди и пошел к роще.

— Эх ты, — обиделась Катя. — Опять ничего не замечаешь. Никто не увидит меня. Обернись и посмотри.

Руди обернулся и замер: где же Катя? Вместо нее какая-то еле видимая сказочная фея утренних лугов и туманов. Светловолосая, в белом платье с пышными кружевами на плечах и подоле, Катя словно клубилась вместе с туманами, таяла в их волнах и снова чуть заметно выступала.

— Какая ты чудесная сегодня, — улыбнулся Руди. «Кавалера бы ей. Бедные мы с ней, одинокие», — с острой жалостью подумал Руди, но встряхнулся, снова Улыбнулся и сказал: — Так уж и быть. Постой на мостике минуты две — и назад.

В редеющей дымке показались наконец тополя. Листья на их макушках под лучами встающего солнца переливались золотом, серебром и чернью. На прежнем месте сидел дед и сладко позевывал.

— Трусишь? Хе! Хе! Хе! — посмеивался он.

— Волнуюсь, дедушка.

— Не бойся. Сначала сходим к моему внуку. Удивлен? Растет в недалеком прошлом тридцатилетний тополек, этакий преозорной мальчишка.

— Тридцатилетний? Ничего себе мальчишка.

— Масштабы жизни у нас разные. Забыл? Люди живут десятки лет, а деревья сотни. Садись рядышком, и возьмемся за руки. Так и потопаем. В биополе старого дерева уже ткутся нити, образуются новые наши тела для жизни во времени. Не чуешь?

У Руди невольно и сладко смежились веки. Он будто заснул и проснулся каким-то другим — легким, почти невесомым и незримым. Все так же держась за руки, дед и Руди встали и пошли в темную глубь веков. Что ни шаг — то день или неделя. Солнце огненной кометой мелькало с востока на запад, потом потонуло во мгле. Теперь их шаги — уже десятки и сотни лет. Непроницаемая тьма, тихо. И вдруг багровая вспышка, прокатился гул.