Алексей Смирнов - Ядерный Вий (сборник)

Мамкин решительно вздохнула:

— Мы в этом ничего не понимаем, доктор. Поступайте, как знаете.

— Я не доктор, — покачал головой методист. — Я — фасилитатор.

— Простите?

— Это английское слово. Своего рода универсальный помощник, облегчитель и развиватель.

— Ах, так.

— Именно. Это в порядке вещей. Раз нет докторов, способных хорошенько дать по красным рукам, за дело берется фасилитатор.

Толик жевал невероятный бутерброд и смотрел спортивную передачу.

Мамкин вошла на цыпочках. Оценив обстановку, вернулась в кухню; Папкин положил папиросу и нетерпеливо дернул подбородком.

— Смотрит телевизор, — прошептала сияющая Мамкин.

Не говоря ни слова, Папкин снова схватил папиросу и вытянул добрую треть в одну затяжку.

— Подождем. Подождем, — пробормотал он упрямо.

— В садике сказали, что он играл, — Мамкин уже поверила в свершившееся чудо.

— Ты уже говорила.

— И снова скажу. А знаешь, во что? Давай, говорит, играть, будто мне три года, а тебя еще вообще нет.

Не выдержав, Папкин вышел в коридор, подкрался к двери, заглянул.

— Четыре минуты до конца второго раунда, — сказали в комнате.

— Свин! — позвал Папкин.

— Чего? — Толик сердито повернулся.

— Тебе хоккей нравится? — Ничего, — Толик погладил себя по животу и развалился на диване.

Папкин не нашелся, что бы еще у него спросить, попятился, вернулся к Мамкин.

— Он отвечает, — молвил он деревянным голосом. — Он на меня реагирует.

— Уй! — Мамкин тихо взвизгнула и бросилась ему на шею.

Папкин взволнованно налил себе полную кружку крепчайшего кофе, тут же про нее забыл и стал расхаживать по кухне, бесцельно подбирая и ставя на место разные предметы.

Мамкин схватила телефонную трубку, набрала номер. Прозрачные кнопочки светились подводным светом.

— Я вас слушаю, — послышался голос методиста.

— Добрый вечер, — сказала Мамкин и взволнованно назвалась. — Мы вам звоним… Мы хотим просто сказать, что… Что все у нас лучше и лучше!

— Так и должно быть, — уверенно ответил методист. — Все было проще, чем я ожидал.

Мамкин, хотя она уже звонила методисту и подробно рассказывала о радостных сдвигах в состоянии Толика, сбивчиво повторила сегодняшнюю сводку.

— Все замечательно, — терпеливо ответил тот. — Он что-то положил в свою красную руку… когда с ней встретился… Не знаю, что, это его личный секрет. И вот она убралась. Извините. Ко мне пришел посетитель. Позвоните утром, если возникнут какие-нибудь вопросы.

Последнее условие он подчеркнул.

— Спасибо! — Мамкин уже отключилась, но все продолжала благодарить: — Спасибо… спасибо…

— Пап! Мам! — до них донесся капризный призыв Толика. — Почините кнопку!

Папкин и Мамкин бросились в комнату. Экран был заполнен шуршащим «снегом», а Толик с досадой вертел в руках пульт.

— Дай-ка мне, Свин, — Папкин отобрал штуковину и вернул изображение на место. Толик, облегченно вздохнув, оседлал подушку и начал впитывать рекламу «имодиума».

Охотник целился в огромного медведя, но тот лишь громко хохотал и доставал откуда-то из-за спины пластинку таблеток. "Медвежья болезнь? Забудьте! Примите имодиум!"

Толик восторженно захохотал и задрыгал ногами.

— А-а-а! — вопил он, показывая пальцем на экран. — У него живот прошел — правда, Папкин?

Вместо Папкина улыбнулась Мамкин.

— Ты только сейчас понял? Этого мишку уже месяц показывают.

— Ты что! Я его никогда не видел!

— Да не мог ты не видеть. Сидел в углу, телевизор работал, и мишка через каждые полчаса.

— Нет, не видел!

— Отстань от него, — шепнул Папкин. — Может быть, он не воспринимал. Не спорь.

Мамкин отправилась делать оладушки.

— Дядя доктор передает тебе привет, — осторожно сообщил Папкин. — Он спрашивал, как твои дела.

— Какой дядя доктор? — рассеянно спросил Толик. Он уже отвлекся от экрана и сосредоточенно рассматривал свой нательный крестик.

— Ну, как — какой? Тот, к которому мы ходили.

— Не помню никакого дяди доктора, — пробормотал Толик.

Папкин присел на краешек тахты.

— Ты не помнишь доктора?

— Не-а, — тот продолжал вертеть крестик. — "Спа-си и со-хра-ни", — прочитал он по складам. — Здесь написано "спаси и сохрани", а почему — я не знаю, такая надпись, наверно, так надо…

Весело болтая про крестик, Толик уже не обращался к Папкину и беседовал сам с собой. Папкин поймал себя на мысли, что знание смысла надписи должно представляться великим благом, но он почему-то был рад неведению сына и хотел, чтобы оно продлилось как можно дольше.

Толик, наконец, оставил крестик в покое и потянулся за пультом.

Папкин вернулся на кухню. Там он озабоченно хлебнул чуть теплого кофе и вперился взглядом в спину Мамкин, которая помешивала в миске деревянной ложкой.

— Мамочка! — окликнул ее Папкин. — Он доктора не помнит.

— Да ты что? — Мамкин изумленно обернулась.

— Он тебя дразнит.

— Не похоже.

— Совсем-совсем не помнит?

— Я не уточнял, — огрызнулся Папкин с раздражением. — Какая разница? Хоть бы и не совсем.

— Может быть, это входило в процедуру, — догадалась Мамкин и снова взялась за ложку. — Ему так велели. Загипнотизировали — и приказали все забыть.

— Он говорил, что гипноза не будет.

— Ну, что-то другое было. Позвони и спроси, если это тебя так беспокоит.

— Да нет, — неуверенно сказал Папкин. — Оно и к лучшему. Не то воспоминание, за которое стоит цепляться. Он включил приемник, но слушать не стал. Подсел к столу, забарабанил пальцами по скатерти.

— Я должна вам сказать, что у Толика, по-моему, еще остались проблемы, — сказала воспитательница.

Мамкин встревоженно посмотрела на Толика, который прыгал вокруг башни из огромных разноцветных кубиков. Американская фраза перенесла ее в реальность американских же фильмов про серьезные проблемы, решение которых требует особого мужества. Например, у маленького героя обнаруживается лейкемия или СПИД, однако общими стараниями ему все же удается реализовать себя, и победитель безмятежно, с угасающей улыбкой на губах, отбывает в мир иной.

— Он, конечно, изменился к лучшему, — заспешила воспитательница. — Но у него что-то с памятью.

— С памятью, — упавшим голосом повторила Мамкин.

— Две недели назад мы учили стихотворение про зяблика. Он выучил, с выражением прочитал. А сегодня не помнит ни строчки. И утверждает, что вообще никогда не учил этот стих.

— Мы с ним поговорим, — у Мамкин задрожали губы. — Толик! Толик! Пойдем, сынуля, домой, собирайся.

Толик помчался в раздевалку.

На улице он оживленно рассказывал про какую-то черепаху. Мамкин покорно кивала, удивляясь, что ватные ноги каким-то чудом ей служат. С рекламного щита на нее смотрел недобрый Дед Мороз, похожий на дежурного педиатра.