Евгений Закладный - Звездная рапсодия

— Уж не хочешь ли ты сказать, что в вашем времени...

— Разве ты сам в этом не убедился?

— Тогда объясни: если все вы питаетесь таким вот образом, зачем и почему у вас сохранился язык, зубы, пищевод, желудок? Ведь любой орган, если он не упражняется, должен атрофироваться!

— А почему бы тебе не продолжить? — пальцы на ногах, волосяные покровы на голове... Нет, Коля, все это не так быстро происходит. Да и зачем? Если что-то в организме оказывается «не у дел», эволюция не спешит избавиться от этого, как от балласта. Сначала всегда идет переоценка ценностей: в таких-то процессах то-то и то-то больше не нужно. А может быть, где-нибудь еще пригодится? Не так-то легко природа расстается с тем, что было создано ценой множества проб и ошибок! И разве мы, люди, поступаем иначе? Разве мы торопимся отправить что-то на переплавку, в утиль только потому, что оно устарело? Природа — рачительный хозяин. Зачем зубы, зачем язык?.. Попробовал бы ты поговорить со мной без зубов и языка... — Юон повернулся в сторону моря и, сложив ладони рупором, крикнул: «Э-ге-эй, Му-ур, Росто-ок! Нам пора-а-а... — потом снова повернулся к Аверину. — Да и зачем это? Я мог бы прочесть тебе длинную и нудную лекцию о том, какие функции взяли на себя органы, ранее вынужденные расходовать до семидесяти процентов получаемой организмом энергии на пищеварение... К тому же за долгие миллионы лет Мы основательно привыкли к внешнему облику человека, выработали конкретные и вполне устраивающие нас эталоны красоты и гармонии человеческого лица и тела. Стоит ли менять все это? А вот и наши друзья...»

Он бултыхнулся в воду с пятиметровой высоты и почти тотчас же оказался верхом на Муре. Аверин последовал его примеру, а вынырнув и отдышавшись, увидел возле себя хитрую морду Ростока.

«Садись, поехали, человек из прошлого, вынырнувший в будущее!» — приветствовал его появление дельфин серией щелчков, Аверин обнял его голову, перевалил тело на мокрую, ласковую спину, поискал глазами Юона. Ага, вот и они..

— Ты говорил: «язык, зубы, разговаривать». У меня, знаешь ли, складывается такое впечатление, что вы способны к обмену информацией и без этих принадлежностей.

— Если ты имеешь в виду третью сигнальную систему, телепатию...

«Хотите свежий анекдот? — предложил Росток.— Совсем свежий!»

— Это не тот, который ты начал было рассказывать мне вчера? — поинтересовался Юон.

«Тот уже не свежий, — обиделся дельфин. — Я его уже и не помню. И вообще я анекдотов не запоминаю»'.

— Это как жe, — удивился Аверин.

Дельфин свистнул, фыркнул, застрекотал.

«Головы дельфинов совсем не для того предназначены, чтобы забивать их всяким несвежим хламом. Голова для того, чтобы думать, чтобы наслаждаться. Мы любим все только свежее — воду, воздух, рыбу и анекдоты. Несвежие анекдоты хуже тухлой рыбы».

— Да где же вы свои анекдоты берете?

«А мы просто смотрим на вас, слушаем... И выходит анекдот».

— Вот это действительно анекдот! — усмехнулся Аверин.

Юон скользнул со спины Мура в воду, Аверин проделал тот же маневр. Неторопливо плывя к берегу, раздумывал: неужто и в самом деле придется ломать все устоявшееся, искать какие-то новые опорные точки, вырабатывать новое мировоззрение? Конечно, спешить с этим не следует, однако...

Воронов отчаянно барахтался, пытаясь выбраться из водоворота мыслей, идей, неразрешимых противоречий, кyда бросил его Гаал. Порой ему казалось, будто в сознании все уже выстроилось в стройное здание всеобъемлющей гипотезы, но едва он пытался прикоснуться к ней своими прошлыми понятиями, представлениями, все мгновенно рассыпалось, как карточный домик. Он не мог смириться с мыслью о том, что новая, более обширная область знания может прийти в противоречие с менее обширной, требуя ее коренной ломки или перестройки... Это был явный парадокс!

Каждое последующее знание, по глубокому убеждению Воронова и большинства его коллег, должно не исключать, а включать в себя предыдущее в качестве частного случая, более узкой области. И потому он изо всех сил старался найти средства и способы, чтобы как-то примирить новое со старым, таким привычным и надежным, способным служить фундаментом дальнейшего развития...

Гаал с легкой улыбкой наблюдал за его стаоаяиями — все это легко читалось на лице физика. Но не спешил прийти на помощь: каждый должен самостоятельно выстрадать свое знание, заплатить за него дорогой ценой, ибо новые синапсы образуются лишь за счет перестройки старых. Должны возникнуть новые тропки, по которым помчится пытливая мысль, ища свое собственное, неповторимое видение мира, а потом и свое место, свою роль в этом мире.

Они сидели на мокрых камнях, a у ног их шуршали волны. В отличие от Аверина, Воронов не придавал ровно никакого значения своей внешности, и потому без всяких размышлений сбросил с себя вслед за Гаалом все одежки, тотчас с удовольствием отметив, что так думается гораздо легче.

В ушах его все еще продолжали звучать последние фразы Гаала: «В вашей науке о жизни нет физики, а в физике — жизни». Что говорить, сказано довольно категорично, однако... Справедливо? И стойкость высокотемпературной плазмы, ее «поведение» всецело зависит от ее жизнеспособности?

Еще Гаал сказал так: «Для того чтобы перенести звездные формы жизни на планеты, нужно подумать о том, чтобы формы эти имели тесный контакт со своей родиной — звездой».

Наверное, Гаал уже забыл о нем. Он молча смотрел в безбрежную даль, согнувшись в позе роденовского «Мыслителя», и вся его фигура была неподвижной, словно высеченной из глыбы гранита.

Воронов уже не раз бросал в его сторону косые взгляды, но Гаал делал вид, что не замечает их.

И Воронов, — в который раз! — пытался все заново взвесить и обдумать. Вместе с тем он хорошо понимал, что сейчас, сию минуту, просто не в состоянии обработать и разложить по полочкам полученную информацию, сделав ее собственным достоянием и руководством к действию. Для этого нужно время, и немалое. Однако молчание Гаала было не просто выжидающим — оно было н етерпеливо выжидающим и, следовательно, требовательным.

Наверное, вот так же трудно было когда-то людям привыкать к мысли о том, что не Солнце вращается вокруг Земли (что для всех было «вполне очевидным»), но Земля вокруг Солнца... Теперь ему предлагается не «укрощать» горячую плазму, а всячески оживлять ее, наделяя возможно более высокой организацией, системностью.

Может быть, это было бы очень здорово: а вдруг плазма эта сумеет подняться до высот разума и сознания? Тогда, конечно, она могла бы вести себя достаточно благоразумно, не нуждаясь ни в каких мерах принуждения. Ока занимала бы раз и навсегда отведенное в пространстве место, исправно отдавая в среду избытки своей богатырской энергии, постепенно развиваясь и совершенствуясь, как и подобает всякому разумному и сознательному...