Октавия Батлер - Рассвет

Она ощутила осторожное, ищущее прикосновение к своему затылку, потом давление стало усиливаться, что-то проткнуло ее кожу. Боль оказалась сильнее, чем она того ожидала, но все закончилось очень быстро. В несколько секунд она погрузилась в бесцветное и свободное от боли полузабытье.

Потом на нее нахлынули воспоминания, полные несущих волнение образов, снов, видений, и наконец… совершенно ничего.

Когда она наконец пришла в себя, прекрасно себя чувствуя и лишь слегка взволнованная, то обнаружила, что лежит на кровати полностью одетая и совершенно одна. Лежа неподвижно, она пыталась угадать и понять, что же такое Никани сделало с ней. Она уже изменилась? Каким образом? Закончена ли уже их процедура? Она попыталась двинуть рукой или ногой, но не смогла, но не успел страх объять ее разум, как слабый паралич отступил. Она снова могла владеть своим телом. Она поднялась и села, как раз вовремя, чтобы увидеть, как в растворившийся стенной проем входит Никани.

Когда оно забралось на кровать и легло рядом с ней, его серая кожа была гладкой как полированный мрамор.

— Твой организм очень сложный, — сказало оно, взяв ее за обе руки. Сказав это, оно не направило свои головные щупальца на нее, как делало это обычно, а приблизило к ней голову и прикоснулось к ней лбом. Потом поднялось и село, все-таки направив щупальца на нее. Лилит смутно почувствовала, что поведение Никани необычно и что, наверное, самое время начать волноваться по этому поводу. Она сдвинула брови и попыталась найти в себе хотя бы след тревоги.

— Внутри тебя находится просто удивительное количество жизни и смерти, а также потенциальной способности к переменам, — продолжило Никани. — Теперь мне понятно, отчего в людях так долго держится страх по отношению к нашему виду.

Она сосредоточила свой взгляд на его «лице».

— Не знаю, в чем дело — быть может в том, что я еще никак не приду в себя от того, что ты сделало со мной. Знаешь, я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Да, это так. На самом деле до сих пор ты тоже многого не понимала. Но скоро я стану совсем взрослым, и тогда я попытаюсь объяснить тебе все так, чтобы ты наконец поняла.

Опять наклонившись к ней, Никани прижалось к ее голове своей, и его щупальца спутались с ее волосами.

— Что ты делаешь? — спросила она, все еще неспособная по-настоящему почувствовать тревогу.

— Проверяю, все ли с тобой в порядке. Признаться честно, по своей воле я ни за что не решилось бы сделать с тобой то, что было сделано. Мне это не слишком нравится.

— Но ведь ты что-то со мной сделало? Что ты сделало? Я не чувствую в себе никаких перемен — за исключением легкого кайфа.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

Медленно, но верно до нее дошло, что Никани не только разговаривает с ней на оанкали, но и сама она отвечает ему на том же языке — причем отвечает не задумываясь. Оанкали казался для нее таким же привычным языком, каким был до недавнего времени английский, таким же понятным и простым. Она без труда вспоминала все, чему учило ее оолой, что она услышала тут и там сама. Теперь для нее не составляло труда найти в своих познаниях бреши и заделать их краткими и точными вопросами — в основном это касалось слов и выражений, которые она привыкла применять разговаривая по-английски и аналогов которым не знала в оанкали; часть грамматики оанкали также была непонятна ей; некоторые слова чужого языка не имели точного перевода на английский, но их смысл был ей теперь вполне понятен.

И только теперь, наконец-то, тревога и возбуждение взяли над ней верх, она была испугана, потрясена, в том числе и приятно… Она медленно поднялась, осторожно ступая на ноги, испытывая их прочность, ощущая дрожь в коленях, но все же уверенная, что с минуту на минуту эта дрожь пройдет. Напрягая внимание, она попыталась изгнать из головы туман, чтобы получше разобраться в чувствах и ощущениях в своем обновленном теле.

— Это хорошо, что семья решила свести нас вместе, — сказало ей Никани. — Но я не хочу больше работать с тобой. Я пыталось просить, чтобы меня освободили от этой обязанности. Я боюсь. Я очень хорошо отдаю себе отчет в том, насколько просто было мне ошибиться и причинить тебе вред.

— Ты хочешь сказать… что сомневаешься, что то, что только что со мной было сделано — правильно?

— В том, что я сделало? Конечно, нисколько не сомневаюсь. Кстати, это твое «только что» заняло несколько дней. Значительно дольше, чем ты обычно спишь.

— Но ты говорило, что могло ошибиться…

— Были опасения, что не мне не удалось убедить тебя полностью довериться мне, чтобы у меня была возможность показать тебе все, на что я способно — показать тебе, что я не причиню тебе вреда. Я боялось того, что после ты станешь ненавидеть меня. Для оолой это… более чем плохо. Это очень плохо. Хуже, чем мне хотелось бы сказать тебе.

— Но Кахгуяхт очевидно так не думает.

— Ооан сказало, что людям — нашим новым обменным партнерам — мы не можем причинить вред в том, в чем причиняем вред друг другу. Тут-то все и кроется. Все может зайти слишком далеко, вот что я хочу сказать. Мы были выведены специально для того, чтобы работать с вами. Мы — Динсо. Мы рождены для того, чтобы найти выход из всех затруднений, которые только могут возникнуть из наших с вами расхождений.

— Принуждение, — горько произнесла она. — Вот что мне здесь не нравится, но оно преследует меня повсюду.

— Нет. Ооан не сделал бы этого. Ни за что. И я тоже. Я бы отправился к Ахайясу и Дайчаан и сказал, что не смогу спариться с ними. Мне пришлось бы искать себе пару среди Акай, поскольку те никак не связаны с людьми. Не связаны напрямую.

Щупальца Никани снова разгладились.

— Но теперь у меня, Ахайясу и Дайчаан будут дети — и ты можешь навестить их вместе со мной. Как только ты будешь готова, мы объясним тебе твою задачу, и ты сможешь приступить к работе, для которой была выбрана. Мне предстоит последняя метаморфоза, я хочу просить тебя помочь мне пройти через нее.

Никани снова почесало себя подмышками.

— Ты поможешь мне?

Лилит отвернулась от маленького оолой и посмотрела в стену.

— И что мне нужно будет делать?

— Ты просто должна будешь остаться со мной. Сейчас я не смогу пригласить ни Ахайясу, ни Дайчаан — для меня это будет мукой. Дело в том, что в этом случае я буду возбужден — сексуально — и не смогу действовать хладнокровно. С таким возбуждением мне не справиться. Но с тобой мне это не грозит. Твой запах, твои прикосновения — они безразличны мне, нейтральны.

Вот и слава Богу, подумала она.

— Но оставаться одно во время метаморфозы я тоже не могу — этого не следует делать. В эти моменты нам нужно, чтобы кто-то был рядом, обязательно, это необходимо гораздо больше, чем в любом другом случае.