Сергей Щепетов - Род Волка

Семен хотел произнести мудреное медицинское словечко, но вовремя спохватился:

– В общем, ты извини, если я говорю что-то неприличное, но это мне не кажется красивым.

– Хм, а что, собственно, красивого может быть в женщине? – удивился Художник. – Нашел где красоту искать – бабы есть бабы. Их же не для красоты держат.

– А для чего? – опешил Семен.

– А то ты не знаешь! Через них происходит возрождение человека. Опять же, орудием мужским в них пошуровать можно, еду они готовят, шкуры мнут, одежду делают. Женщины – существа полезные. – Старик подумал и добавил: – Даже полезнее собак!

Семен стоял и хлопал глазами, не зная, что ответить. За его спиной тихо всхлипывала девочка. Художник продолжал:

– Я согласен, что даже нормальная голая баба – зрелище малоприятное. А уж эта урода – ты меня извини! Думаешь, она просто еще не дозрела? Да она давно взрослая! Ее соседи нашему Окуню всучили в придачу к нормальной бабе. Только он ее от себя сразу прогнал, а никто другой не позарился!

Девочка шмыгнула носом и коснулась сзади рубахи Семена. Он это почувствовал и решил стоять на своем:

– А я говорю, что она красиво двигается! Пластика у нее хорошая!

– Что-что?! – искренне удивился Художник и, обращаясь к девочке, резко скомандовал: – Раздевайся! Быстро!

Ветка покорно распустила ремешок, стягивающий разрез на груди, и сняла через голову свой уродливый меховой балахон. Старик поднялся с колен и, подсвечивая себе коптящим фитилем, осмотрел скукоженную понурую фигурку девушки со всех сторон. От холода и страха кожа ее покрылась пупырышками, редкие тонкие волосики на предплечьях и голенях встали дыбом.

– Ну, – закончив осмотр, спросил старик, – и где же у нее эта самая «плас-тика»?

Честно говоря, Семен и сам не очень хорошо понимал, что это такое, но отступать, похоже, было некуда. Кроме того, он обнаружил, что Художник прав: та, которую он принимал за ребенка, на самом деле оказалась взрослой девушкой вполне «европейских» пропорций. Может быть, на манекенщицу она бы и не потянула, но где-нибудь на черноморском пляже, даже в разгар сезона, выглядела бы совсем неплохо – хоть в лифчике, хоть без.

– Сейчас увидишь, – авторитетным тоном заявил он. – Встань вот здесь и смотри. А ты, – обратился он к девушке, – перестань бояться! Кому говорю?! Та-ак! А теперь подними голову, плечи расправь – грудь вперед, спина прямая. Ну! Молодец! Слушай меня: сейчас я буду напевать, а ты танцевать. Ну, двигаться под музыку. Ты сможешь! – Он доверительно улыбнулся и подмигнул: – У тебя получится, я знаю!

Семен начал тихо и даже не очень фальшиво напевать тему из «Крестного отца». Размахивая светильником, он символически показал какие-то движения (сам он танцевать не умел). Похоже, девушка жутко стеснялась, но, кажется, не своей наготы, а того, что ее удостоили вниманием сразу две взрослых особи мужского пола. Однако Семену показалось, будто в ее взгляде и мимике проскользнуло нечто совсем другое. В общем, она начала двигаться. Сначала робко и неуклюже, а потом…

«Блин, – думал Семен, в который раз повторяя немудреный мотивчик, – да они тут что, все вундеркинды?! Самородки? Или просто очень восприимчивы?»

Очень скоро мурашки на коже девушки исчезли, а в движениях появилась откровенная эротика. И адресована эта самая эротика была не кому-нибудь, а ему персонально. «Пора кончать разврат», – решил он, когда почувствовал, что усилия Сухой Ветки не проходят для него даром.

Он дотянул тему до конца и умолк. Девушка остановилась. На лице ее читалось… Что? Разочарование? Сожаление, что остановили? В общем, что-то такое…

– Спасибо, Веточка! У тебя здорово получается! Одевайся…

– М-да-а, – покачал головой Художник. – Что-то в этом есть, ты прав. Только мне не нарисовать: непривычно как-то – баба и вдруг…

– Но ты согласен, что и в женщине может быть красота?

– Оказывается, может. Надо над этим подумать…

Девушка облачилась в свой балахон и теперь смотрела на Семена широко распахнутыми глазами. В полутьме казалось, будто они что-то излучают.

– Что ты стоишь, Веточка? – спросил Семен. – Все уже, спасибо, занимайся своими делами.

– Я тебе мясо пожарю… Можно?

– Ну, пожарь… – растерялся Семен.

Сухая Ветка повернулась и вприпрыжку помчалась к выходу. Уже издалека донесся искаженный эхом ее голос, что-то вроде:

– Хи-хи, Семхон сказал, что я красивая! И Художник сказал! Хи-хи!

«Мда-а, – подумал Семен. – Пустячок, а как оттягивает! Не зря же у воинов-зулусов была когда-то традиция после битвы „омывать топор“. Народная мудрость, блин горелый!»

Из пещеры он вылез уже в сумерках. Лагерь, казалось, вновь жил обычной жизнью, только мужчин заметно поубавилось. Семен вспомнил почему. Общаться с кем-либо ему совершенно не хотелось, и он побрел на окраину, к своему шалашу. Но не дошел, так как увидел, что возле его жилища горит костер. «Та-ак, приплыли, – подумал Семен. – Похоже, мне там действительно жарят мясо». Он сменил курс и отправился искать начальство. Ему бы хотелось поговорить с кем-нибудь одним с глазу на глаз, но не получилось – законодательная власть в полном составе заседала у Костра Старейшин. Семен остановился за спинами Медведя и Горностая и стал смотреть на Кижуча в ожидании, когда тот обратит на него внимание. Подслушивать он не собирался, но волей-неволей кусок разговора услышал.

– …будет как у тебя!

– Нет, когда меня ранили, я пел победную песню и смеялся, а этот воет от боли.

– И рукой шевелить не может совсем.

– Ничего, выживет. Восточный Ветер силен и молод, а левая рука – не главная. Я-то сколько лет, считай, одной сражался!

Последняя реплика принадлежала Медведю. Левое плечо у него действительно было как-то скособочено и слегка выдавалось вперед.

– Ты чего, Семхон? – заметил слушателя Кижуч. Остальные оглянулись. Семен подошел ближе:

– Старейшины, могу ли я взять Сухую Ветку?

Трое удивленно переглянулись и почти в один голос спросили:

– Зачем?

– Ну… – замялся Семен, а потом мысленно махнул рукой и честно сказал, что именно он собирается с ней делать.

– Да-а, – сочувствующе покачал головой Горностай, – довели парня!

– Ничего, Семхон, – утешил Медведь, – уже недолго осталось. Скоро человеком станешь, нормальную бабу выберешь.

А Кижуч вздохнул:

– Бери, конечно. Обидно только: ты здорово сегодня сражался и достоин лучшего, а эта… Ну, ничего, потом прогонишь.

– Спасибо, старейшины, – слегка поклонился Семен, – за вашу доброту и заботу.

Он повернулся и собрался уходить, но вспомнил подслушанный разговор и остановился: «Мне-то что? Может, хватит на сегодня? Эх…» И спросил:

– А что случилось с Восточным Ветром?