Сидней Боундс - Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики

— Не стреляйте, это ошибка, — прохрипел он. — Я сдаюсь!

Он чувствовал, как немеет раненая рука. «Что случилось? — думал он. — Ведь час прошел. Как я им это объясню?» Мысли неслись лихорадочным вихрем. А еще это проклятое солнце так нещадно палит. Внезапно заговорил сержант, стоявший ближе всех к нему.

— Парни! Ведь он убегает, верно? — процедил сержант сквозь зубы.

Голос его был подозрительно мягким. Остальные оскалили зубы в ухмылках.

— Да, Джон, — ответил самый высокий. — Он убегает, а мы не можем ему этого позволить.

Дэвид побледнел и начал медленно пятиться.

— Это называется «при попытке к бегству», — продолжил высокий и нервно куснул губу.

— Да, Билл, — ответил сержант, — именно так это и называется.

Дэвид повернулся на пятке, краем глаза глядя на сержанта, стоявшего на широко расставленных, чуть согнутых ногах. Он пробежал метра два, прежде чем сообразил, что бежать бессмысленно. «Куда я бегу?» — подумал он. Остановился, снова повернулся лицом к ним. В этот миг пуля ударила его в левый висок. Он увидел еще сноп искр, а потом была только тьма.

На следующий день только немногочисленные читатели местной газеты заинтересовались маленькой заметкой на последней странице:

«Пожар в Институте Мак-Дональда, возникший вчера в полдень, уничтожил всю аппаратуру, находящуюся в лаборатории Отдела Монокристаллов, в том числе и инструменты, находящиеся в личной собственности сотрудников. Причиной пожара предположительно является неисправность электрооборудования. Убытки будут списаны на…»

Перевод с польского Евгения Дрозда

С вечера третьего декабря ветер резко изменился, и наступила зима. До этого дня осень была мягкой, богатой красками. Деревья стояли в золоте, живые изгороди сохраняли свой зеленый наряд.

Земля, поднятая плугом, была темной и тучной.

Нат Хокэн был инвалидом войны, получал пенсию и мог работать на ферме неполный день. Вернее, он был занят три дня в неделю, в течение которых ему давали работу полегче: подрезать деревья и кусты, перестилать крыши из соломы и производить другой мелкий ремонт строений.

Хотя он был женат и имел детей, он любил одиночество и всегда предпочитал работать один. Он радовался, когда ему поручали построить насыпь или починить ворота где-нибудь в дальнем конце полуострова, где море подступало к земле с обеих сторон. В полдень он устраивал себе перерыв, разворачивал кусок пирога с начинкой, который давала ему с собой жена, и усаживался на краю утеса, наблюдая за птицами. Осенью на птиц было интереснее смотреть, чем весной. Весной птицы летели вглубь суши настойчиво и решительно. Казалось, они знали, в чем состоит их долг, ритмы и ритуалы их жизни не позволяли им задерживаться на берегу. Осенью те птицы, которые не улетали на юг, а оставались здесь на зиму, испытывали такое же волнение, но, отвергнутые улетающими стаями, следовали каким-то собственным схемам полета. Крупными колониями они слетались на полуостров, беспокойные, возбужденные, вовлеченные в непонятное движение. То кружа в небе, то спускаясь на жирную, свежевспаханную землю в поисках корма, птицы, казалось, делали это, не испытывая ни голода, ни желания отдохнуть. Тревога и непонятная им самим жажда странствий снова поднимали их высоко в небо.

Черные и белые, галки, вороны и чайки, все время недовольные и неспособные сидеть на месте, объединялись в странные сообщества, пытаясь найти какое-то освобождение. Стаи скворцов, шелестя, как шелк, слетались на поля, влекомые той же неведомой силой. Более мелкие птицы — зяблики и жаворонки — метались между деревьями и кустами живой изгороди, как будто их кто-то гонял палкой.

Сидя на утесе, Нат видел не только этих птиц, но и постоянных пернатых обитателей моря, которых он хорошо изучил. Собравшись в бухте, морские птицы ждали прилива. У них было больше терпения. Множество морских куликов, травников, песочников, кроншнепов собиралось у кромки воды. По мере того, как море медленно наступало на берег и затем отступало обратно, обнажая полоску морской травы и перекатывая пеной гальку, эти птицы устремлялись на берег. Затем тот же импульс, дух полета захватывал и их. С криками, свистом, зовущими стонами они скользили над самой поверхностью моря, все больше удаляясь от берега, потом вдруг начинали шуметь, торопиться и улетали прочь. Куда и зачем? Беспокойный порыв осени, неудовлетворенность, непонятная печаль заставляли их собираться в стаи, долго кружиться на одном месте, оглашая окрестности пронзительными криками. Видно, им нужно было как-то выплеснуть из себя накопившуюся в них потребность к движению прежде, чем придет зима.

— Наверное, — думал Нат, жуя свой пирог на краю утеса, — осенью к птицам приходит какое-то сообщение, вроде сигнала тревоги: берегитесь, скоро зима! Многие из них погибают. Как люди, боясь преждевременной смерти, ударяются в работу или во всякие глупости, то же делают и птицы.

В этом году птицы казались более беспокойными, чем обычно, и их возбуждение было особенно заметно благодаря тому, что дни стояли тихие. Вдалеке виднелся трактор, который двигался взад и вперед вблизи западных холмов. На сиденье вырисовывался силуэт фермера. Потом машина и водитель внезапно скрылись в густом облаке кружащихся и кричащих птиц. Их было больше, чем обычно. Нат был уверен в этом. Осенью они всегда следовали за плугом, но не такими большими стаями и не с таким гамом.

Нат заговорил об этом, когда кончал в тот день подрезать изгородь и увидел возвращавшегося с поля фермера.

— Да, — сказал фермер, — сегодня было очень много птиц. А некоторые такие отчаянные: трактора совсем не боятся. После обеда несколько чаек подлетали ко мне так близко — я думал, что они собьют мне кепку! Почти ничего не видно вокруг: солнце прямо в глаза, а тут еще над головой целая туча птиц. По-моему, погода должна измениться. Зима будет суровой, вот птицы и бесятся.

Возвращаясь с поля и выйдя на тропинку, которая шла через луг к его дому, Нат видел, как птицы все еще летают стаями над западными холмами, мелькая в последних лучах заходящего солнца. Ветра не было, море выглядело серым и спокойным. Воздух был совсем теплым, и в живой изгороди еще кое-где виднелись редкие цветочки. Очевидно, фермер был прав, говоря, что погода скоро должна измениться. Окна спальни в доме Ната выходили на восток. Он проснулся около двух часов ночи и услышал, как гудит в трубе ветер. Это был не шум грозы и не рев обычного для этого времени года юго-западного штормового ветра, а сухой и холодный ветер с востока. Он глухо завывал в камине, и неплотно лежащий кусок черепицы все время постукивал по крыше. Нат прислушался и услыхал, как начинает шуметь море. В их маленькой спальне потянуло сквозняком: воздух проникал через обивку двери и задувал под кровать. Нат завернулся в одеяло, плотнее прижался к спящей жене и долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь, полный неясных опасений.