Сидней Боундс - Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики

Почему ты отвернулся от нас, Дик?

Кто ты сейчас?»

Роулинг поспешил к ожидающей Девушке. Они пили молодое вино, терпкое, щиплющее. Улыбались в тусклом свете свечей. Потом она отдалась ему, а еще позднее они стояли на балконе и смотрели на самое большое человеческое поселение, наибольшее изо всех городов. Неисчислимые огни его мерцали, поднимаясь к огням небесным. Роулинг обнял девушку и прижал ладонь к ее нагому боку.

Она спросила его:

— Ты еще долго здесь пробудешь?

— Еще четыре дня.

— А когда вернешься?

— После выполнения задания.

— Нэд, ты когда-нибудь отдохнешь? Когда-нибудь заявишь, что с тебя довольно…, что уже не будешь летать, выберешь себе одну планету и поселишься на ней?

— Да, — ответил он нерешительно. — Наверное, так и сделаю. Через некоторое время.

— Ты говоришь, лишь бы что-то сказать. Ни один из вас никогда не осядет на месте.

— Мы не можем, — шепнул он. — Мы всегда в движении. Нас всегда ждут новые миры… новые солнца…

— Ты хочешь слишком многого. Хочешь познать всю Вселенную, Нэд, а это грех. Есть непреодолимые границы.

— Да, — признал он, — ты права. Я знаю, что ты права.

— Он провел пальцами по ее гладкой, как атлас, дрожащей коже. — Мы делаем, что в наших силах. Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть лучше нас самих. Разве можно иначе?

— Тот человек, который вернулся в лабиринт…

— …он счастлив, — закончил Роулинг. — Он идет избранной дорогой.

— Как это?

— Я не могу тебе объяснить.

— Наверное, он нас страшно ненавидит, если отказался от всего света.

— Он поднялся над ненавистью, — пояснил ей, как умел.

— Как-то поднялся. Он обрел покой.

— Чем?

— Да, — подтвердил он ласково.

Он ощутил ночной холод и отвел девушку в комнату. Они встали перед кроватью. Свет погас. Роулинг торжественно поцеловал девушку и снова подумал о Дике Мюллере. И задумался — какой лабиринт поджидает его, Нэда Роулинга, каковы его дороги. Обнял девушку. Они опустились на постель. Его ладони искали, ловили, ласкали. Она дышала неровно, все чаще.

«Дик, — подумал Роулинг, когда я увижусь с тобой, то многое смогу тебе рассказать».

Она спросила:

— Но почему он снова ушел в лабиринт?

— Потому же, почему перед этим полетел к чужим существам. Потому же, из-за чего все произошло.

— Не понимаю.

— Он любил человечество, — ответил Роулинг.

Это была самая лучшая эпитафия. Роулинг ласкал девушку страстно. Однако перед рассветом ушел от нее.

Перевод с английского Р. Куэль

Песок пустыни Йондо не похож на песок других пустынь: Йондо ближе любой из них к краю света и могучее дыхание бездны покрыло ее серой пылью — последним подарком неведомых погибших планет и черным пеплом — останками давно выгоревших звезд. Темные горы, возвышающиеся на ее неровной, изрезанной трещинами поверхности, не все принадлежат нашему миру: по меньшей мере часть из них — это астероиды, свалившиеся с неба и полузасыпанные песками. Исконные обитатели Йондо — бессмертные джинны, переселившиеся сюда с других планет, и дряхлые демоны, нашедшие в пустыне пристанище после гибели прежнего ада.

Клонилось к вечеру, когда я, выбравшись из бесконечных зарослей кактусов, увидел у своих ног серый песок пустыни Йондо. Хотя была весна, в этом фантасмагорическом лесу не ощущалось ни малейших признаков весеннего пробуждения. Истекающие ядовитыми соками, потрескавшиеся, полуразложившиеся стволы кактусов были совершенно не похожи на обычные, безобидные растения, воздух напоен был тяжелым запахом гнили, а островки мха, словно пятна проказы, густо покрывали черные камни. Бледнозеленые змеи тянули ко мне свои узкие головы из-за кактусов, гипнотизируя тяжелым взглядом лишенных век и зрачков кровавокрасных глаз. Мне они очень не нравились, равно как и умопомрачительных размеров грибы с бесцветными ножками и шляпками ядовито-фиолетового цвета, усеивавшие болотистые берега вонючих водоемов. Зловещие морщины, появлявшиеся при моем приближении на поверхности воды и исчезавшие, когда я проходил мимо, тоже мало кого на моем месте привели бы в восторг, а мои нервы к тому же до предела расшатаны были только что перенесенными жесточайшими пытками. Но только тогда, когда заросли стали постепенно редеть, а под ногами все чаще начали появляться песчаные языки пепельного цвета, я до конца осознал всю глубину ненависти ко мне жрецов Онга и всю изощренность их мести за мою ересь.

Думаю, что не стоит рассказывать здесь о той беззаботной неосторожности, что отдала меня, чужестранца, случайно попавшего в эти края, в руки страшных магов и чернокнижников — жрецов Онга, бога с головой льва. Воспоминания об этом и обо всем, что случилось потом, еще слишком свежи и мучительны: а мне хотелось бы навсегда забыть и это посыпанное острым щебнем ложе, на котором распинали нагую беспомощную жертву, и полутемный подвал с шестидюймовыми отверстиями у пола — через них в камеру заползали из близлежащих катакомб сотни толстых червей, пожиравших тела умерших. Скажу только, что исчерпав свою изобретательность, мои мучители посадили меня на верблюжью спину, завязав предварительно глаза, и после нескольких часов тряски высадили на рассвете в этом мрачной лесу. «Иди, куда хочешь», — сказали они мне и сунули в руки бурдюк с затхлой водой и кусок черного хлеба — милосердный дар их жестокого бога. Вечером того же дня я вышел к краю пустыни Йондо.

До тех пор я не допускал мысли о возвращении, хотя и зловещий кактусовый лес, и существа, в нем обитающие, изрядно меня пугали. Но теперь, вспомнив все те страшные истории, которые приходилось слышать об этом месте, я остановился в нерешительности. В Йондо, говорили мне, мало кто попадает по своей воле, а из тех, кто все же туда попадает, возвращаются немногие. Впрочем, те, что вернулись, тоже оказались отмеченными печатью судьбы: до конца своих дней они испытывали припадки беспричинного страха, а безумный блеск их ничего не видящих, устремленных в пространство глаз наводил ужас на всех, кому доводилось с ними встречаться.

И вот теперь я делал нелегкий выбор, растерянно поглядывая на пепельно-серый песок у своих ног: идти ли дальше или вернуться, предавая себя в руки жестоких жрецов Онга. И все же, после некоторых колебаний, проваливаясь на каждом шагу по щиколотку в отвратительное мягкое месиво, я отправился дальше, преследуемый огромными, величиной с тарантула, длинноногими комарами. Когда я растоптал одну из этих тварей, поднялась тошнотворная вонь, еще более отвратительная даже, чем их мертвенно-белая окраска.

Однако, если быть объективным, пока все, что я пережил по дороге сюда, было не более, чем мелким неудобством по сравнению с тем, что мне, по всей видимости, предстояло испытать. Передо мной расстилалась громадная страшная пустыня, над ней висело огромное, неестественно багровое солнце, все это было полуреально/как наркотический сон. Где-то на горизонте высились горы, о которых я уже упоминал, между мной и ними лежала серая, пустынная равнина с невысокими голыми холмами, похожими на спины полупогребенных монстров. Пройдя дальше, я увидел огромные ямы — следы которых не в силах был заглушить даже покров пыли, на них лежавший. Я натыкался на поваленные кипарисы, гнившие рядом с руинами мавзолеев, по которым ползали мохнатые толстые хамелеоны с зажатыми во рту королевскими жемчужинами. В котловинах лежали города — престарые руины, в которых не осталось ни единого целого здания, и которые продолжали распадаться частичка за частичкой, атом за атомом. Я перетаскивал свои покалеченные пытками ноги через огромные кучи щебня, бывшие когда-то великолепными дворцами, величественные некогда храмы песком растекались под моими ступнями. Надо всем этим висела мертвая тишина, лишь изредка прерываемая сатанинским смехом гиен и шелестом и шуршанием ползавших вокруг змей.