Еремей Парнов - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 25

— Дурак был, вот и давал. Сама виновата! Сама же ты меня до этого довела! Чтобы я, сталкер, побирался? На твои гроши жил? Все. Лучше не мешай.

— Тебе же обещали работу! Ты мне сам говорил! Ты же на такси собирался работать.

— Тьфу ты, опять она с этим такси! Сколько раз я тебе говорил: не буду я на них работать! Никогда не работал и не буду! Пусть сами на меня работают! Отойди от двери!

— Не отойду!

— Оттого, что я перестал туда ходить, что изменилось?! Дочка выздоровела? Или денег больше стало?

— А если ты вообще не вернешься?

— Не каркай! Ворона! А не вернусь — туда и дорога! Он отпихивает ее.

— Ну и катись! — кричит она. — Чтоб ты там сгнил! Проклятый день, когда я тебя встретила! Подонок! Сам бог тебя таким ребенком проклял! И меня из-за тебя, подлеца! Вор! Вор! Вор!

Заплакала девочка. Хлопнув дверью, он выходит на площадку.

Грязноватый пролет ярко освещен лампочкой без плафона.

Пролетом ниже, на площадке в углу торчит, заметно покачиваясь, какой-то хорошо одетый человек без шляпы, в испачканном пальто. Широченный цветастый шарф, выбившись, свисает до полу. При ближайшем рассмотрении видно, что незнакомец мертвецки пьян.

Пройдя квартал по темным заслякощенным улицам под мокрым снегом, Сталкер входит в забегаловку, открытую круглые сутки. Пусто, кельнер дремлет за стойкой.

За одним из столиков сидит над чашкой кофе Ученый. При виде Сталкера он смотрит на часы, но тот машет ему рукой!

— Подожди, я кофе выпью.

Берет у стойки чашку кофе, садится напротив Ученого, пьет. Ученый глядит на него.

— Ты, в общем-то, не очень рассчитывай. Может, нам еще и вернуться придегся. Это как погода… Так что не радуйся заранее. Пошли. Фонарь не забыл?

— Не забыл, в машине.

Они выходят из кафе и садятся в машину, стоящую неподалеку. Сталкер садится за руль. Машина трогается.

Все окна ярко освещены. Слышится музыка, пьяные голоса, женский смех. У ворот ограды стоят двое — Писатель и один из его гостей. Писатель в длинном черном пальто и вязаном шарфе. Гость стоит перед ним с початой бутылкой и рюмкой в руках.

— Дорогой мой! Мир по преимуществу скучен, — вещает Писатель, слегка покачиваясь и размахивая пальцем. — Непроходимо скучен, и поэтому ни телепатии, ни привидений, ни летающих тарелок… ничего этого быть не может.

— Однако же меморандум Кемпбела… — слабо возражает гость.

— Кемпбел — романтик. Papa авис ин террис, таких больше нет. Мир управляется железными законами, и это невыносимо скучно. Неужели вы никогда не замечали, что интересно бывает только тогда, когда законы нарушаются? Но, увы, они не нарушаются. Никогда. Они не умеют нарушаться. И не надейтесь ни на какие летающие тарелки — это было бы слишком интересно…

— Однако же Бермудский треугольник… Вы же не станете спорить…

— Стану. Спорить. Нет никакого Бермудского треугольника. Есть треугольник а-бэ-цэ, который равен треугольнику а прим-бэ прим-цэ прим… Вы чувствуете, какая тоскливая скука заключена в этом утверждении? Это в средние века было интересно. Были ведьмы, привидения, гномы… В каждом доме был домовой, в каждой церкви был бог… Люди были молоды, вы понимаете? А сейчас каждый четвертый — старец. Скучно, мой ангел. Ой как скучно!

— Но вы же не будете спорить, что Зона… порождение сверхцивилизации, которая…

— Да Зона не имеет никакого отношения к сверхцивилизации. Просто проявился еще один какой-то паршивый скучный закон, которого мы до этого не знали… А хотя бы и сверхцивилизация… Тоже, наверное, скука… Тоже какие-нибудь законы, треугольники, и никаких тебе домовых и никакого бога…

Гудок машины. Писатель оборачивается.

— Это за мной, — говорит он. — Прощайте, друг ситный…

Он забирает у гостя бутылку и идет к машине.

В отсветах фар возле водительской двери появляется мокрое веселое лицо, которое, впрочем, тут же недоуменно вытягивается.

— Пардон, — произносит Писатель. — Я думал, это за мной.

— За вами, за вами, — говорит Проводник. — Садитесь сзади.

— А, вы здесь… прелестно. А кто же этот тип? По-моему, он в очках…

— Быстро!

Машина резко берет с места.

Писатель заваливается на заднее сиденье.

— Надо вам сказать, — говорит он, чуть запинаясь, — я испытал некоторый шок: откуда очки? Почему на моем проводнике очки?…

Ученый поджимает губы.

— Очки — это, как ни крути, признак интеллигентности! — объявляет Писатель.

Проводник произносит через плечо:

— Напился?

— Я? В каком смысле?… Ни в коем случае. Я не напился. Я выпил. Направляясь на рыбную ловлю. Ведь мы направляемся на рыбную ловлю. А?

Машина останавливается на проселке. Вокруг смутно виднеются мокрые кусты. Проводник бесшумно выходит из машины и идет туда, где в конце проселка влажно поблескивает асфальт. Ученый тоже выходит, догоняет его и идет рядом.

— Зачем вы взяли этого интеллектуала? — говорит он.

— Ничего, — отзывается Проводник. — Он протрезвеет. Я вам обещаю. — И, помолчав, добавляет: — А потом, его деньги ведь ничуть не хуже ваших…

Ученый быстро взглядывает на него, но не говорит больше ни слова. Они останавливаются на перекрестке и из-за кустов смотрят на Заставу в сотне метрах впереди по шоссе. В маленьком домике горит одинокое окошко. Рядом в мертвом свете мощного прожектора чернеют два мотоцикла с колясками и бронированная патрульная машина. Вправо и влево от шоссе уходят через холмы стены с колючей проволокой и вышками, оснащенными пулеметами. Ворота в Зону распахнуты настежь.

— Патруль, — говорит Проводник.

— Они все спят, — шепчет Ученый. — Разогнаться как следует и проскочить на полной скорости… Они и мигнуть не успеют.

— Стратег, — говорит Проводник. — Быстрота и натиск…

Он смотрит вниз, на здание Заставы, на которое медленно наползает серый клочковатый туман. Через несколько минут он проглатывает и здание Заставы, и ворота, и стену. В серой мути, как утонувший фонарь, маячит тусклое пятно света.

— Вот так-то лучше, — говорит Проводник.

Они быстро возвращаются к машине.

Писатель, заснувший на заднем сиденье, вскидывается.

— А? — зычно произносит он. — Приехали?

Проводник поворачивается и, взяв его пятерней за физиономию, с силой отталкивает назад. Писатель ошеломленно таращит глаза, затем говорит шепотом:

— Понял… Понял… Молчу…

Машина трогается, на малых оборотах выползает на шоссе, сворачивает и тихо, очень тихо, в полном соответствии со знаками, ограничивающими скорость, светящимися на обочине, катится мимо Заставы. Когда она входит в луч прожектора, клубящийся в тумане, на черном мокром кузове ее видны надписи на трех языках: