Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй

– А теперь, – заметил Лу, – настало время повидаться с бургомистром или как-его-там-величают в этих местах. Он отрегулирует твое положение. Боюсь, тебе не простят того, что ты вошел сюда через не ту дверь.

– А откуда мне было знать? – спросил я.

Лу пожал плечами:

– Мне ты об этом можешь не говорить, старик. Я хорошо представляю себе невозможность избежать вопиющих заблуждений. Кто может знать это лучше меня? – Тут Лу закатил глаза, будто намекая на осечку некоего приключения в прошлом, которое он считал хорошо мне известным. По правде говоря, я позабыл арендовать второсортные воспоминания Лу, удовлетворившись парочкой по-настоящему сочных первосортных.

– У меня не было никаких указаний насчет правильного выбора пути, – пожаловался я.

– Что извиняет твою ошибку, вполне извиняет, но... только в моих глазах. Местные же власти не признают никаких извинений, во всяком случае тех, которые я им пока преподнес от твоего имени. Они здорово завелись, эти тупые жалкие пидоры. Между прочим, ты залез в тюрягу, забыв заплатить за вход.

– Так я же не знал, что иду туда!

– А ты попробуй убедить в этом копов, – ответил Лу, скручивая себе сигарету. Я подумал, а не курит ли он травку? Употребление наркотиков так быстро то запрещается, то разрешается, что никогда не знаешь, нарушил ты закон или нет. Впрочем, кто-то сказал, что любое твое действие обязательно противоречит какому-либо закону.

Затем мы позавтракали. По моим представлениям, для этого было самое время. Завтрак какой-то восточный: все мелко нарублено, перемешано до неузнаваемости и полито густым соусом. Я съел все дочиста. Лу же еле-еле пощипывал еду, но зато чашку за чашкой пил крепчайший кофе. Видно, что-то его тревожило.

После долгого молчания Лу сказал:

– Есть еще кое-что, о чем я должен тебе сообщить.

Я молчал. Он тоже. Тогда я сказал:

– Ладно, давай выкладывай. Какие еще преступления я совершил?

– Не знаю, как и сказать, старик.

– А ты попробуй.

– По-моему, они приговорили тебя к смерти.

Сначала я мог только таращить на него глаза. Потом выдавил:

– И ты вот так легко говоришь мне об этом?

– Дорогой дружище! – воскликнул Лу. – Мне кажется, что в подобных условиях другого способа сообщать вообще не существует.

Взрывы в траве. Крадущийся шаг хищного зверя, зараженного чумой. Какие бесполезные образы наполняют мозг во время внезапного стресса! Что должны вы ответить, когда вам сообщают: «Ты приговорен к смерти»?! Что я могу еще добавить, после того как выражу сожаление по этому поводу? Подумайте о себе, я-то всегда знал, что такое время рано или поздно все равно наступит. Похоже, что ночь старинной непрерывности все-таки выгорает.

Тогда вы говорите вот что:

– В каком виде придет та штуковина, которую ты называешь смертью?

– Ты можешь и не узнать ее, когда она наступит, – сказал Лу.

– Тогда зачем ты мне о ней говорил?

– Кто предупрежден, тот вооружен, старик. Так во всяком случае считается.

Но разве я вооружен? Конечно, у меня было судебное постановление, абсолютно запрещающее Смерти подходить ко мне ближе чем на тридцать футов без предварительного получения моего согласия на это в письменной форме. Но я опасался, что она может этому и не подчиниться. А что ей сделают, если она все же переступит границу и придет обслужить меня в этой стране вечной юности? Они могут сколько угодно вопить и угрожать ей, а Смерть будет простенько и со вкусом делать то, что пожелает. Впрочем, разумеется, всегда есть возможность заключить с ней сделку.

Я оставил Лу и начал рыться в телефонной книге. Там, под рубрикой «Смерть, и как с ней бороться», я нашел несколько телефонов брокеров Смерти.

Я позвонил первому в списке. Времени терять было нельзя. Он явился ко мне немедленно – коротышка с большим жировиком на одной стороне веснушчатого лба. Может быть, это было что-то другое, но я называю его жировиком. Брокер сидел за большим письменным столом. Разумеется, задник тоже изменился. Одет брокер был в зеленый халат хирурга. Потом я узнал, что он оперировал добровольцев в Сальпетриере [17] Больница в Париже. .

– Чем вы можете мне помочь? – спросил я, решив, что мне лучше быть предельно откровенным.

– Во-первых, имеете ли вы письменное уведомление?

Я порылся в карманах и нашел его. После того как Лу поставил меня в известность, я это дело взял на заметку, и теперь бумажка была всегда со мной. Даже сейчас.

Ну и так далее. Важно было делать все тщательно и без суеты. Сколько горя проистекает из-за суеты и ее зловещего близнеца Томпсона! Но я решил вырваться из той змеиной ямы, как зовут то место, где прозябает Смерть со своей иззубренной пилой, своими кроссвордами, своим половым членом, как у призового быка, и своими гимнами, сочиненными под звуки серенького дождика, посвященными сильно потускневшей славе той силы, которой она обладала когда-то.

– Очень некрасиво со стороны мистера Смерть, – сказал мне Глиннис, – являться на нашу вечеринку таким образом. Я, конечно, знаю, что он может появляться всюду, где ему заблагорассудится, но мы приложили столько усилий, чтоб навести порядок, что могли бы надеяться, что он подождет пару часов, пока все приглашенные сначала соберутся, а потом разойдутся по домам. Именно так он поступал со множеством людей, так почему же не сделать и для нас того же? Так нет, не захотел.

Глиннис говорил о формальной стороне дела, о той, которая была мне хорошо известна, – диссонансная регрессия на уксусной основе, но, невзирая на свой опыт, я был захвачен ее магической силой. Он вернул меня назад на ту вечеринку, которая еще не началась, но где я был обречен встретиться с мистером Смерть. Я попивал один из этих восхитительных, зеленых как лед, напитков, и только что принял решение уйти отсюда к чертям собачьим, пока не начались неприятности, когда вдруг почувствовал, как кто-то касается пальцем моего обнаженного плеча. Я тут же обернулся и ощутил в ушах что-то вроде очень громкого пения, потом все смешалось, и я оказался совсем в другом месте. На мой вкус все изменения происходят уже слишком быстро и внезапно, но теперь я находился в огромном дворце, построенном из черного мрамора и эбенового дерева, с кариатидами, поддерживающими потолок, и со всякими завитушками в верхней части стен – забыл, как они называются. За дворцом лежало озеро, длинное озеро как бы из полированного стекла, очень-очень спокойное, а на его середине я увидел остров с небольшой мраморной беседкой, окруженной темными тополями.

Мне здорово полегчало, ибо я не знал, какой предстанет передо мной моя смерть, и очень надеялся, что это будет за представление в классическом стиле – что-то греческое, скажем, или итальянское – они-то в таких делах знали толк. И, разумеется, я не хотел ничего шумного, грубого, этакого египетского, казавшегося мне слишком вульгарным. Я не хотел достичь самого дна иллюзии, ни в коем случае не хотел, поскольку раз вы добрались до дна, то, говорят, можно выскочить на ее другой стороне.