Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

— Это вы вели отсчет на дуэли? — вслух изумился прозревший учитель. — Вы во всем виноваты! Вы все знали и допустили эту трагедию. Я бы никогда не стал…

Молодой человек внезапно отошел от Бакчарова, даже недослушав его. Бакчаров онемел от такой дерзости, но, встретив на себе пропитанный ненавистью взгляд Анны Сергеевны, стройной, высокой, черноволосой девушки, учитель поджал хвост и пошел в свою комнату за вещами.

Через пять минут Дмитрий Борисович Бакчаров уже покинул губернаторский особняк. На ночном столике он оставил записку следующего содержания: «Спаси вас Христос за вашу доброту! В сложившейся ситуации не считаю более себя вправе ничем обременять вас. Молюсь за скорейшее выздоровление Марии. С уважением, Бакчаров».

Пребывание в доме губернатора кончилось. Теперь начинался собственно богоспасаемый град Томск. Внутренне опустошенный Бакчаров брел по незнакомому городу, сам не зная куда. Сделал уже несколько кругов по пустынному центру. Этой ночью температура резко упала. Тягучая мгла обволакивала город, казалась частью той самой доисторической мглы, что идет оттуда, где конец мира, где простирается нечто непостижимое людскому разуму и называется сибирской тайгою. Над панелями висели уличные фонари, шипя, мигая и освещая темные запотевшие витрины, вывески и запертые ворота тусклым, неравномерным, прыгающим светом.

Это была особая сибирская погода, какой не бывает в Европе. Сырая и в то же время полярная, с чемто звонким, острым, как бритва, в воздухе. На уровне калош была черная слякоть, а руки немели от стужи, и пальцы были будто бы не свои. Изо рта валил пар. Было больно дышать, и Бакчаров, приподняв плечи и пряча влажную от тумана челюсть в ворот, мерно клал по тротуару свои тяжелые разболтанные шаги. Он продолжал свой бессмысленный путь с глобусом и чемоданом в руках.

Когда ветер усилился и разогнал туман, над городом в темной и мглистой высоте означился голубоватый глаз часов, смотревший с фасада здания губернского управления. Учитель подсознательно боялся покинуть центр. У полицейской части в полосатой будке стоял на посту укутанный в шаль постовой. Редкие прохожие испуганно озирались на человека с порванным глобусом.

Не в силах собраться с мыслями, Бакчаров остановился на широком деревянном мосту, соединявшем Набережную и Магистратскую улицы. Вцепившись в мокрые перила, он посмотрел на медленно ползущие под ним жуткие воды. Чудилось, мост неустойчив, он медленно надвигается на черную пучину, и от этого учитель казался себе жалким.

Ветер донес слабый гудок парохода, проплывавшего мимо спящего города. Бакчаров растер рукавом по щеке холодную слезу, посмотрел на кресты Богоявленского собора, подсвеченные мутной луной, и, взяв вещи, не спеша двинулся дальше.

Бакчаров все бродил и бродил по улицам сибирской столицы, мимо харчевен, бродил между Базарной и Новособорной площадями уже не в смятении, а в какомто близком к безумию безразличии ко всему. Осоловелыми глазами Дмитрий Борисович разглядывал вывески вроде «Зубной кабинетъ» или «Багетная мастерская» до тех пор, пока тупо не уставился на вывеску «Сибирскiй Левиафанъ».

Бакчаров словно очнулся и вмиг понял, где он находится и что он вновь рядом с губернаторским особняком.

«Надо было сразу пойти в „Левиафанъ“, — укорил себя Дмитрий Борисович и спустился в знакомый зал. Тут же его окутал табачный смрад сильно натопленного помещения.

…Внутри низкого зала было почти темно. Светло было только над стойкой, осаждаемой шумными посетителями. В заведении с библейским названием как обычно было полно всевозможного сброда. Здесь, в тесной толпе, выпивавшей и закусывавшей за длинными непокрытыми столами вдоль всего зала, казалось, не было ни единого свободного места. Как вдруг совершенно неожиданно перед Бакчаровым появился бородатый трактирщик в заляпанном фартуке с кружками пива в руках. Выпучивая маленькие глаза на круглом красном лице, служащий бросил взгляд на глобус и чемодан, поставил кружки и бодро спросил:

— Желаете комнату, сударь? Следуйте за мной, я вас провожу. — И отнял у Бакчарова чемодан.

Так, с чемоданом в обнимку, распихивая широкими бедрами мужиков, трактирщик провел Бакчарова в самую глубь мрачного «Левиафана» и подвел его к половому, отбивавшему натиск мужиков у стойки.

— Анисим, проводи господина в семнадцатый номер, — перепоручил учителя трактирщик и всучил лохматому, лопоухому старикуполовому его чемодан.

Дед увел Бакчарова за стойку, мимо пахучей парной кухни в узкий коридор, где кабацкий гам стихал и перебивался шумом местной ссоры. Истерический женский голос сменялся густым мужским матом и звоном бьющейся посуды.

— Молодые, — виновато пояснил половой, — ссорятся, — и, проходя мимо, громко и увещевательно постучал в одну из дверей.

— Мы вас наверху поселим. Там у нас завсегда тише, будьте покойны, не сумлевайтесь, — уверял старик и добавил с большой важностью: — Там у нас Человек проживает.

Поднялись по узкой деревянной лестнице в новый мрачный коридор, тянущийся через все здание. Старик достал могучую связку ключей, побренчал ей и отворил Бакчарову узкую комнатку, больше похожую на келью, с маленьким окном в форме арки. В углу заросшая паутиной иконка с лампадкой, слева кушетка, под окном малюсенький столик с керосинкой, пузатым самоваром и чашкой, а справа потрескивала небольшая печурка, выложенная кафелем от пола до потолка.

— Ай да комнатушка! — обрадовался старик так, будто видел комнату первый раз. — Вам как раз подойдет. Вы войдите. Вы человек ученый. Небось, не обманете. Деньги наперед брать не будем. Ну, устраивайтесь, а я побежал, простите, забот у меня тут невпроворот. Видите — услужаем, бегаем туда и сюда…

— Могу попросить ужин? — устало сказал Бакчаров.

Старик аж вздрогнул, так, будто опомнился.

— Это сию минуту! Само собой, еще бы, это сейчас… — договаривал он гдето уже в коридоре.

Бакчаров ступил на средину своей новой комнаты и, тяжко вздохнув, внимательно осмотрелся: крохотное жилье показалось ему очень уютным. В печке пылал яркий огонь, перед ней стояла малюсенькая скамейка. Учитель поставил у кровати глобус, снял шинель и протер окно шарфом. Вид был прямо на дом губернатора, и Бакчаров без труда нашел окна своего прежнего пристанища.

Стол с самоваром был накрыт свежей скатертью, и на ней лежал, очевидно забытый прежним постояльцем, снимок молодой барышни. Бакчаров подумал, что его надо отдать хозяевам заведения, и уселся на скамеечку ворошить кочергой в печке в ожидании ужина.

Старик вернулся нескоро, но за уставленный яствами поднос Бакчаров был готов простить ему все. Графинчик водки, горячий бульон, заливное мясо, малиновое варенье, свежевыпеченный хлеб, вдоволь масла и четверть головы сыру.