Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

— Но при чем тут ветер? — спросила Олимпиада.

— Есть два ветра — один, который водит корабли, и другой, который водит слушающих его людей, — пояснила она. — И они как два брата, будто один был создан в напоминание о другом. И когда я слушаю немой ветер, то жду, когда придет беседующий.

Олимпиада также была тайная ученица, но обращением своим была обязана кожаной книге, которая таинственным образом оказалась у нее в постели, когда она со служанками остановилась в богатой гостинице во время своего путешествия по своей родине Асии.

Это был свежий миниатюрный список Евангелия, выполненный на тончайшей ленте пергамента и намотанный на катушки. С этих пор Олимпиада участвовала в тайной переписке с некоторыми ученейшими мужами из христиан.

Но на вечерях она почти не бывала изза того, что не могла на долгое время скрываться из поля зрения своих домашних. Зато Олимпиада переводила письма Клеопе, которая узнавала из них о тонкостях вероучения больше, чем на вечерях провинциальной общины. Со временем госпожа научила свою рабу и тайную подругу грамоте, и та сама стала читать, но по большей части евангельские истории.

— А боги на Олимпе — они есть? — однажды смущенно спросила у Олимпиады Клеопа.

— Конечно, — ответила ученая дева, — но они ничто в сравнении с нашим Господом.

Олимпиада имела порочную связь с флейтистом храма Августов. Юношу звали Авл, он был младше Олимпиады на четыре года. Некогда его, мешавшего при разделе большого наследства, родные дядьки отдали в храм для служения божественным цезарям. Однако юноши редко сохраняли при храме должное целомудрие. Напротив, с возрастом они достигали такого мастерства в любовных играх, что пользовались большой популярностью у знатных женщин, заключавших с начальниками храма негласные договоры.

Авл не был исключением и однажды в порядке череды проводил ночь среди богатых женщин, собравшихся в отсутствие мужей почтить богиню любви. Тогда он, нагой, стоял посреди чаш и блюд пира, возвышаясь над ветшающими женщинами, и исполнял гимны на священной флейте. В самый разгар пира была игра, в ходе которой богиня сама должна была указать на ту, которой посчастливится увести юношу в свои покои. Случилось так, что Авла получила мать Цезонии. Сильно захмелевшая женщина была доставлена в свое имение на носилках при помощи четырех слуг. Юноша, не теряя времени, отпущенного ему начальником храма для пребывания на свободе, удрал из ложа женщины и спрятался в одной из господских спален, где и встретил прекрасную Цезонию.

И вот уже прошло довольно времени после разговора Олимпиады и Клеопы на берегу.

В свои восемнадцать Клеопа уже успела похоронить двоих детей, умерших во младенчестве. Ее супруг Мирон был здоровенным детиной со сломанным носом и без печати ума на лице. Мирон пас стада и приносил своей жене цветы, которые собирал на горных склонах пиренейских пастбищ. Клеопа радовалась этим букетам и, как ребенок, кружилась перед довольным и молчаливым супругом, чья борода была самой густой в округе. Из букетов Клеопа плела венки, а часть этих цветов устанавливала в горшки перед деревянным образом Иисуса, фигурками своих родителей и других святых, память которых чтили в этой бедной хижине. Их деревянные изображения вырезал сам пастушок Мирон. Когда наступало время перегона скота, Клеопа рыдала, провожая своего мужа в многодневный путь.

Однажды Олимпиада отпросилась у матери отправиться на Сатурналии сразу же после уборки урожая. И, собрав все свои золотые накопления, ушла с тремя служанками, среди которых была и Клеопа.

— Прощай, пастушок Мирон, — тихо сказала Клеопа, и огромный бородатый человек с печальными глазами молча проводил свою жену до господского дома.

Когда они уже стояли, готовые тронуться в путь, с ними были еще пятеро наемных воинов, одним из которых был переодетый юноша Авл — любовник Олимпиады, решивший покинуть храмовый плен.

Богатая и легкая повозка, две вьючные, пять оседланных лошадей и три ослицы со служанками медленно тронулись в направлении большого тракта, ведущего в Рим. Олимпиада так и не обернулась, чтобы помахать близким, вышедшим на украшенное колоннами крыльцо усадьбы. Очень быстро они достигли пределов Италии, главные дороги которой в то время были наводнены путниками, как и они, спешащими в город на грандиозные празднования.

Прямо в центре Рима под ликующие возгласы толпы двигалось шествие. Колонны наряженных людей несли пышно украшенные цветами громадные платформы, на которых большие намазанные маслом атлеты с черными бородами изображали богов. В каждой колонне, проходящей посреди ликующей толпы, шли барабанщики и трубачи, игравшие грозные мелодии в честь великого божества посевов. Лепестки роз дождем осыпали шествие. В следующей колонне на подобных же платформах под всеобщий хохот и ликование несли сенаторов, которые в белоснежных тогах изображали слуг, умывая ноги своим рабам.

Путешественницам удалось остановиться в дорогой и очень переполненной гостинице. Олимпиада сразу крепко уснула. Гостиничному стражу она велела никого к ней не пускать. Девушка знала, что ее отец находится в Риме, так как он всегда прибывал в столицу на дни великого празднования. Это беспокоило ее, но усталость оказалась сильнее. Ночью изза шума народных гуляний она проснулась.

Еще не рассвело. Олимпиада быстро встала, накинула плащ с капюшоном и, схватив небольшую связку, спустилась с третьего этажа на первый.

В темноте, ощущая запах скота и винного перегара, она пробралась к спящим рабам. Юная госпожа нагнулась над укрытыми с головой телами и, шепнув имя единоверной служанки, дотронулась до чьейто ноги. Человек перевернулся и с тирадой пьяной брани продолжил свой сон. Олимпиада отшатнулась и шепотом окликнула Клеопу.

— Я здесь! Госпожа, я здесь! — ответила та совсем в другом месте. Олимпиада увидела, как Клеопа спешно натягивает свой плащ.

— Бери вещи, мы пойдем налегке, — приказала Олимпиада.

Они долго бежали тесными многоэтажными кварталами Рима. Гуляния по поводу собранных урожаев продолжались, и сестры с трудом пробивались сквозь смрадную толпу. Наконец девушки вышли на безлюдные окраины. Подойдя к воротам, они были остановлены привратниками, которые пропустили их за два медных асса.

Неподалеку от города по обе стороны от дороги раскинулся целый палаточный город приехавших на празднования пилигримов. Около получаса сестры быстро шли по холмистой местности, пока не ступили на могучий каменный мост. Впереди они увидели всадника, который держал за узды еще двух лошадей. Всадник поднял над головой светильник, и девушки узрели лицо Авла. Они отдали ему вещи для вьючной лошади, оседлали приготовленного скакуна и втроем помчались в путь, сделав внушительный крюк, только к утру выехав на Аппиеву дорогу, ведущую в портовый город Путеол.