Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

— Итак, отныне тьма! — торжественно, прошептала она. — Теперь же в знак послушания сей тьме испытуемый должен позволить завязать себе глаза, в знак отвержения гордыни — снять одежды, эти отличия земной жизни, в знак щедрости — отдать все деньги и драгоценности.

После этой речи девушка собственноручно раздела потерявшего всякую волю бледного худосочного учителя, сняла с него нательный крест, третий раз завязала ему глаза. Затем взяла под руку и, приложив к его груди сверкающее острие шпаги, совершенно нагого вывела из темной комнаты в коридор.

— Труден путь добродетели, — отвлеченным голосом объявила она и повела учителя коридором, заваленным стульями, рамами, стремянками, коврами и другим хламом. Так он и шел босой, костлявый, безвольный, неуверенно ступавший с завязанными глазами. Несмотря на длань юной руководительницы, учитель то и дело спотыкался, и каждый раз острие шпаги Анны Сергеевны слегка касалось его груди.

— Каменные крутизны, в неизвестные глубины нисходящие скользкие ступени, — зачарованным голосом мерно повторяла дочь губернатора. — Елико возможно должно теснить путь испытуемого. Вести его противу всех свирепствующих стихий на испытание духа и воли его…

Бедный, напрочь перепуганный учитель, спотыкаясь, брел через этот зловещий погром под таинственное ритуальное пение. Так они дошли до дверей гостиной, и Анна Сергеевна тремя ударами в дверь попросила доступа посвящаемому. Песнь смолкла. Дверь приоткрылась, и стерегущий ее губернатор торжественно вопрошал:

— Кто нарушает покой наш?

— Свободный муж, который желает быть избранным в почтенный Орден, — ответила девушкаДомино от имени ведомого.

Двери распахнулись, и ссутулившийся учитель оказался в пространном проходе. Из гостиной послышались несдержанные дамские хохотки.

— Как звать? — тихо и мрачно вопросил чейто новый голос.

— Свободный муж Дмитрий, о великий магистр, Дмитрий Бакчаров, — ответила Анна Сергеевна за учителя, все еще находящегося под острием ее шпаги.

— Сколько отроду лет? — спросил таинственный магистр.

— Двадцать восемь, великий магистр, — ответила поручительница.

— Где родился?

— В России, великий магистр.

— Где жительство имеет?

— Ныне в граде Томском обосновался.

Еще не отзвучал последний ответ, как магистр воскликнул:

— Впустите его!

Со стороны публики то и дело доносились короткие, усилием сдерживаемые смешки.

— Слышите, любезные братья, что этот свободный от церковных уз человек в намерениях своих тверд, — тихо сказал магистр. — И что он добровольно соглашается посвятить себя нашему подчинению. Согласны ли вы на то, чтобы он был принят в общество наше?!

Все гости хором троекратно ответствовали: «Ей, тако!»

И магистр воскликнул:

— Преклоните колена ваши пред жертвенником нашим, подайте правую руку.

— Вы это мне? — едва держась на ногах, переспросил учитель.

Зал взорвался хохотом.

— Тихо! — свирепо потребовал молчания магистр.

Бакчаров левым коленом осторожно опустился к полу и почувствовал под ногой мягкую подушечку. И тут к обнаженной его груди приставили холодный металлический циркуль.

— В присутствии великого строителя мира и пред достойнейшими мастерами, которые слушают вас, вы клянетесь и берете великое обязательство: действовать согласно обязанностям вверяемой вам должности.

— Узрите нас впервые! — торжественно сказал магистр.

Тут с учителя сорвали повязку и перед несчастным вспыхнули три магниевые фотовспышки, от чего он с криком повалился на паркет, зажав руками глаза. Когда в гостиной стих смех и вновь воцарилась тишина, он увидел, что находится в полутемной, большой комнате, освещенной лишь пламенем сжигаемого на языческом жертвеннике спирта. С одной стороны его окружали люди в масках, устремляющие к нему обнаженные шпаги, с другой — восседая на дубовом троне, надменно наблюдал за ним сам Иван Александрович Человек!

— Так я и знал! Так я и знал! — иступленно пробормотал Бакчаров.

— Видите все устремленные на вас орудия наши? — спокойно заговорил магистр. — То на случай, ежели, паче чаяния, измените вы своим обязанностям.

И все обступившие учителя воздели шпаги над головой.

— Мы всякие земные забавы и утехи почитаем ничем, — жеманно продолжала Анна Сергеевна, — как и оное на миг осенившее вас пламя, и исчезнувший уж по нем дым. Обет ваш верности запечатлейте, соединив кровь вашу с кровью всех братий.

Бакчарова подхватили и подтащили к жертвеннику, где лежали отверстая чародейская книга, на ней кинжал, серебряное блюдо с горящим голубым пламенем спиртом, золотой циркуль, деревянный угольник, молоток из слоновой кости, черная маска и пара рабочих перчаток.

Потом Иван Александрович протянул над учителем руки и проговорил:

— Знайте, что жребий ваш решился!

И все присутствовавшие зааплодировали нагому учителю. Потом его облачили в белую ризу с дутыми складчатыми рукавами. Минорно вступил рояль, и на ковер перед рассевшейся публикой выскочила Анна Сергеевна в образе вечно плачущего Домино.

— Мистерии! Мистерии! — выбрасывая длинные расправленные рукава, возвещала она.

На минуту свечи задули, и стало совсем темно, но вдруг в залу ручьем втянулось факельное шествие и тускло осветило свободное пространство. Ктото зажег канделябр на рояле и раскрыл перед пианистом ноты. Тот нахмурился и заиграл. На трон магистра важно уселся полненький Арлекин, ему вручили скипетр и накинули на плечи королевскую мантию. Его окружили носастые кукольные слуги, а придворные дамымарионетки в масках под тихую средневековую музыку закружились в королевском балу.

Последним выскочил Домино и запел чистым контральто: