Джек Финней - Меж трех времен

Ну да ладно, не будем вешать нос! В феврале мне сравнялось двадцать три, а родился я в Суз-Сити, в театре сети «Орфеум». И это здорово — жить в таком номере, какой я получил в этом пансионе, и ужинать так, как я поужинал нынче вечером. Иметь отличные гримуборные, выступать на больших сценах, спать в ночной сорочке и принадлежать к клубам, где можно повстречать Джорджа М.Коэна, Эндрю Мэка и прочих знаменитых парней, а они, глядишь, и пригласят тебя выступать у них. Э, да что толку говорить, варьете — это здорово, когда все идет как надо! Если это сон, не будите меня, пожалуйста; а если не сон, ради Бога, пусть всегда держится на плаву «Коммершиэл траст компани», потому что именно туда я вложил все свои сбережения. Вот что я вам, стало быть, скажу: удачи всем, а успех придет, если вы его заслужили. Делайте свой номер и не мешайте жить брату своему. Спокойной ночи, ребята, хватит на сегодня болтовни.

— Спокойной ночи, Диппи, заходи еще! — вразнобой ответили ему все, а Джон вытащил из кармана часы, щелчком открыл крышку и, поглядев на циферблат, заохал. Все поднимались, слегка потягиваясь, и я тоже встал, чтобы благодарно пожать руки этим замечательным людям за то, что они позволили мне побыть в их компании. Думаю, мой тон недвусмысленно показал им, что этот вечер доставил мне настоящее удовольствие, потому что, когда они, улыбаясь, приглашали меня заходить еще, я видел и чувствовал, что эти приглашения искренни.

Все ушли в дом, кроме Мод Бут — она ненадолго задержалась со мной на крыльце. Она спросила, где я остановился, и когда услышала ответ, брови ее взлетели в комическом трепете. Она обещала позвонить, если услышит что-либо о Тесси и Теде.

Я пошел прямиком к «Плазе», хотя путь был неблизкий и было уже очень, очень поздно; но нынешний вечер взбудоражил меня, и мне нужно было пройтись пешком, чтобы подумать о нем. И еще поразмышлять над тем, каково это — просто быть здесь, в этом странном Нью-Йорке, почти знакомом, но все же только «почти». Я шагал по Нижнему Бродвею, который так хорошо знал, проходил мимо зданий, где не раз проходили мы с Джулией, и не слышал — что необычно для Бродвея — ни единого звука, кроме шарканья собственных подошв, ни единого света фар, как впереди, так и — я обернулся — позади меня. В глубине темных пустых витрин и конторских окон лишь изредка мелькал тусклый случайный огонек.

Затем что-то изменилось, и на миг эта перемена озадачила меня, пока я не сообразил, что к воздуху Бродвея примешивается какой-то аромат. Он появился на миг, исчез, затем вернулся, стал сильнее и настойчивей. И приятней. Что это? Да, конечно! Запах свежеиспеченного хлеба! Я с наслаждением вдыхал его полной грудью. И наконец я увидел впереди почти призрачное зрелище — молчаливую и неподвижную толпу. Я подошел ближе — так и есть; люди стояли в ночи молча, почти не двигаясь. На углу — это был перекресток Бродвея и Одиннадцатой улицы — висела раскрашенная дощатая вывеска: «Булочная Фляйшмана». Проходя мимо, я не сводил глаз с этой печальной и безмолвной вереницы людей в пиджаках с отвисшими карманами, в пальто, зашпиленных английскими булавками, или вовсе в одних рубашках.

На кромке тротуара, наблюдая за толпой, стоял полицейский — высокий шлем из толстого светло-коричневого фетра, перехваченная поясом синяя куртка почти до колен. Он покосился на меня и, видимо признав во мне джентльмена, сказал:

— Добрый вечер, сэр.

— Добрый вечер, офицер, — отозвался я. — Что здесь происходит?

— Фляйшман около полуночи раздает вчерашний хлеб.

Мы оба глянули в северном направлении — оттуда к нам, слегка подпрыгивая, приближались круглые тусклые глаза автомобильных фар. Автомобиль медленно подъехал к нам и затормозил у обочины — длинный, сверкающий, дорогой лимузин.

— Офицер! — окликнула женщина, выходя из автомобиля под свет фонаря — молодая, хорошенькая, в длинном светлом платье и громадной шляпе. За ней выбралась из машины женщина постарше, в платье, которое трудно было счесть форменным, хотя на самом деле оно таковым и было. Она несла в руках сумку.

— Мы устраиваем вечеринку! — весело крикнула полицейскому молодая женщина, всем своим тоном приглашая его присоединиться к веселью. — Видите ли, — продолжала она, абсолютно уверенная, что он слушает ее с интересом, — я хотела вначале устроить званый ужин для моих друзей. Потом я подумала, что куда лучше будет устроить званый ужин для бедных. — Она повернула голову и одарила лучезарной улыбкой очередь, не сводившую с нее глаз, плавным жестом обвела ее всю. — Я хочу накормить всех, кто стоит здесь! Так что, как вы понимаете, — ласково объясняла она полицейскому, — мне понадобится ваша помощь. Я боюсь, что наиболее нетерпеливые не захотят дождаться своей очереди.

Я узнал эту леди: я уже видел ее прежде в разделе комиксов воскресной газеты вместе с «Воспитанием отца», «Пити Динком», «Доком Яком» и «Дер Капитан и дер Дети». Это была самая настоящая «Леди Щедрость», типичная, я уверен, фигура этой эпохи. Многочисленные Леди Щедрость в самом деле существовали здесь, абсолютно уверенные в себе и в своей доброте, и полицейскому это было хорошо известно.

— Так точно, мэм, — быстро ответил он. — Вы станьте вот тут, у обочины, а я буду подзывать их по двое зараз. Вы очень добры, мэм; можно узнать ваше имя?

— Я бы предпочла не называть его — имена не в счет на этой вечеринке!

Полицейский махнул рукой, и двое молодых людей с грязными лицами, стоявшие во главе очереди, подошли первыми, на ходу снимая шляпы.

— Друзья мои, — с состраданием сказала Леди Щедрость, — я хочу, чтобы вы поужинали со мной! — Она запустила руку в сумку, которую держала открытой пожилая женщина, выудила две монеты по полдоллара и дала каждому по монете; юноши приняли деньги, кивая и что-то бормоча в знак благодарности.

— Сегодня мой день рождения, — воскликнула Леди Щедрость, — и я желаю вам всего наилучшего!

По знаку полицейского люди из толпы по двое подходили за деньгами; мне пришлось напомнить себе, что полдоллара — весьма щедрый дар. Когда сумка опустела, пожилая дама принесла другую, битком набитую.

Наблюдая за этой сценой, я наскоро прикинул, что в толпе у булочной Фляйшмана стояло около четырехсот человек, и каждый получил свои полдоллара. И каждый вежливо благодарил Леди Щедрость, некоторые на иностранных языках. Одарив всех, она благожелательно обратилась к полицейскому:

— Это была чудесная вечеринка, и я от всей души благодарю вас за помощь. Не знаю, что бы мы делали без вас!

Полицейский коснулся шлема, отдавая честь, и Леди Щедрость мельком глянула на меня; на миг мне показалось, что и меня сейчас осчастливят полудолларовой монетой. Затем обе женщины вернулись в машину, и лимузин тронулся с места — тогда я разглядел, что его ведет шофер в форменной куртке.