Всеволод Ревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 28 (1983)

— Хорошо, — сказал я, — что же дальше?

— Завтра эксперимент кончается. Я рассчитываю на побочный эффект.

— К черту ваши эффекты. Я увижу ее?

— Завтра вечером. Только прошу вас быть осмотрительным. Вы же заметили, что автомат контроля следит. Положим, вы обведете меня, но автомат провести невозможно. И не дурите девушке голову, пожалейте ее.

— Что же я должен делать?

— Что угодно, только не раскрывать ваших карт.

— Зачем же вы мне их раскрыли?

— Старина, повторяю вам в сотый раз, я хочу быть на равных. А кроме того, рассчитываю на побочный эффект. На все эти психометрические замеры во время ваших бесед мне положительно наплевать. И так давно известно. Девятнадцатый не противопоказан двадцатому. Мне нужно совсем другое.

— Вы так «откровенны» со мной, что об этом «другом», разумеется, не проговоритесь.

— Всему свое время! И это раскрою вам, старина. Потерпите.

— В таком случае, спокойной ночи.

— И вам спокойной.

— Постойте. Скажите, Раймонд Грот, в каком времени вы проживаете? И хорошо ли вам там? Будьте со мной на равных.

— Тсс! — Он приложил палец к губам. — Вот об этом ни слова. Закрытая информация. Тут я бессилен, старик.

— В таком случае пропадите вы пропадом, — сказал я.

Утром я отправился на вокзал встречать Иманта. Поезд не опоздал. Прошла вереница прохожих, но Иманта я не увидел. Что ж, ожидал подобного. Некоторое время я бродил по улочкам, а потом позвонил на Эрглю в надежде, что пропустил Иманта. Телефон молчал. Где же Имант? Если бы он не уехал вчера, то, без сомнения, позвонил бы мне из Москвы, после десяти я был дома.

Я все кружил и кружил по городу, а потом сел на электричку и уехал в Юрмалу. Тут я бродил по берегу моря, наблюдая крикливую суету чаек и вдыхая острый морской воздух. Пообедал в кафе и даже просидел два часа в кино. Мне нужно было скоротать время до вечера.

Наконец он пришел, и малиновое яблоко солнца улеглось на белой глади залива. Я позвонил из автомата в Москву. Трубку снял Имант. Голос беспечный, веселый.

— Привет! Я звонил тебе вечером, не застал.

— Во сколько?

— Часов в семь.

В семь часов я разговаривал с Имантом из вокзального автомата.

— А не я ли тебе звонил?

— И ты мне звонил?

— У меня даже такое впечатление, что вчера мы с тобой говорили. Что ты собирался приехать в Ригу.

— В Ригу? Что ты имеешь в виду?

— Ты не помнишь, что мы с тобой говорили?

— Когда?

— Вчера вечером.

— Весь вечер я был в гостях, а звонил тебе перед выходом из дома в семь часов.

Имант не из тех, кто станет разыгрывать дурака. Значит, все так и было. Я звонил Иманту, просил приехать, он согласился, а на самом деле он вовсе не говорил со мной и приехать не обещал. Быль и небыль одновременно. Фокусы Раймонда Грота.

— Ладно, Имант, — сказал я устало, — приезжай побыстрее.

— У тебя голос странный. Что-то случилось?

— Все в порядке, — сказал я и повесил трубку.

У кого просить помощи? Да и в чем мне могли помочь, какая беда приключилась? Не было никакой беды. Напротив, интересное происшествие. Но я не верил до конца во все эти чудеса. Подозревал мистификацию, но не мог понять, с какой целью она устроена. С другой стороны, никаких сомнений не было в том, что в пустом доме на улице Вестурес я встретил ту, с которой писан портрет. Я вспоминал ее речь и находил, что она говорит медленней, плавней, чем принято говорить в наше время. Она употребляла много слов, которые звучали для меня архаично. Вместо «плохо» она говорила «дурно», а вместо «необыкновенно» — «необычайно». Иногда ее речь казалась даже несколько громоздкой. Воспроизвести это на бумаге мне не удалось. Когда я потом перечитывал записи наших бесед, понимал с сожалением, как трудно передать то явственное, но одновременно неуловимое, что отличало ее говор от нынешнего…

Так что же? Как мне вести себя? Не хватало совета друзей, но я уже понял, что окружен невидимой стеной и не в силах через нее пробиться. Оставалось ждать. Оставалось ловить мгновения, когда я мог увидеть ее…

— Я вас ждала, — сказала она. — Через час мой поезд.

— Вы уезжаете? — спросил я.

— Да, возвращаюсь в Москву. Куда вы вчера пропали? Я вышла из дома, а вас уже не было.

— Обстоятельства… — пробормотал я. — Право же, не сердитесь, мне трудно все объяснить.

На ней было темное длинное платье, волосы пучком стянуты на затылке. В такой одежде она выглядела немного старше. Бледное серьезное лицо выражало волнение и беспокойство.

— А вы? Скоро ли назад в первопрестольную?

— Через несколько дней.

— Ну что ж, надеюсь, увидимся там. Случайно. На выставке или в концерте…

— Да, да… — ответил я, — впрочем…

— Что? — спросила она немного испуганно.

— Вы правы в том, что случившееся здесь неповторимо.

— Но почему? — спросила она еле слышно.

— Не знаю, что и сказать… Я вас об одном прошу, если случайно в Москве встретимся, не сердитесь, что пройду с независимым видом.

Она поежилась.

— Обстоятельства?

— Да. Но хочу признаться, что встреча с вами для меня немалое… может быть, главное событие в жизни.

Она усмехнулась горько.

— Вы шутите. О каком событии речь, когда в Москве вы собираетесь вовсе не узнавать меня.

— Этот приезд в Ригу… как вам объяснить? Я ведь тоже в некотором роде инкогнито. Я в эти дни вовсе не я.

— Вы говорите загадками.

— Но одно, без сомнения, верно. Я много думал о вас, смотрел на ваш портрет.

— Портрет! А знаться со мной не хотите.

— Только с вами я и хотел бы знаться.

— Я глупости вчера говорила. Предлагала куда-то ехать. Простите меня, я потеряла голову. У вас совершенно другая жизнь. Зачем вам дружба с какой-то курсисткой? Но эта встреча… Все так неожиданно. Сначала я даже вообразила, что вы приехали вслед за мной специально. Все мы полны мечтаний, но жизнь — это совсем другое…

— Вы и представить не можете, как порой жизнь обгоняет любые мечты, — сказал я.

— Мечты… — проговорила она тихо. — Какие уж тут мечты…

Я взял ее за руки, они были холодные от волнения.

— Послушайте, — сказал я, — у меня нет никаких прав разговаривать с вами откровенно. Но поверьте, только самые необычные, фантастические обстоятельства разъединяют нас с вами. Но, впрочем, и они не в силах так сделать, чтобы я перестал думать о вас.

Она подошла к окну.

— Я тоже… тоже всегда буду помнить эти дни…

Молчание.

— Это прощание… — сказал она, — странное прощание, когда и встреча-то не вполне состоялась. Я ничего не понимаю. Впрочем, зачем размышлять. Значит, так угодно судьбе.

— Судьбе… — усмехнулся я.

— Кому же еще? — спросила она.

Раймонду Гроту, хотел сказать я, но тут же подумал, почему бы судьбе не выступить и в таком обличье?