Вик Тори - Аномалия

— Мы решили подождать и использовать это как последний аргумент того, что с нами стоит дружить, — пожала плечами Андриана. – Так что решайте. Если вы согласитесь стать нашим сотрудником, вы и ваша мама будете в безопасности. Если нет… пострадает и Глеб, и ваш знакомый проповедник.

Андриана многозначительно замолчала. Значит, они решили играть всерьез: не пощадят никого. Я подумала об Илье. Он-то совсем не при чем в этой истории. Решил помочь и угодил в ловушку вместе со всеми.

— Все остальное расскажет Феликс, — добавила Андриана и оставила нас наедине.

Феликс присел на кушетку, опустил голову и снова повторил:

— Прости, Анна, я на самом деле не знал, что твоя мама жива.

— Хватит! Скажи честно, зачем я вам нужна?

— Им ты не нужна,— кивнул он на дверь, за которой скрылась Андриана, — ты мне нужна. Понимаешь, очень важно иметь рядом человека, которому полностью доверяешь. Особенно, если работаешь над серьезными научными исследованиями. Тебя я знаю лучше всех, и доверяю, как никому. А им нужен ответственный работник, завербованный по полной программе.

— Ты подставил меня. Да, ты тем самым спас дорогого мне человека, но втянул в эту историю даже невиновных. Я не могу тебе больше доверять.

— Прости. Я же не знал! Думал, ты обрадуешься повышению, согласишься. Предложил твою кандидатуру, а они пробили по базе и решили, что дочь одного из разработчиков «LL-211» хорошо бы иметь под присмотром.

— И что теперь делать мне?

— Это должно быть твое решение. Я не буду больше настаивать.

Хорош друг! Заварил кашу – и в кусты! Конечно, теперь и настаивать не надо. Теперь я на коленях буду умолять, чтобы меня взяли на работу.

— Я хочу увидеть маму.

— Конечно, пойдем, — оживился Феликс. — Только не вздумай бежать. Ладно?

Я еле сдержалась, чтобы не обругать его последними словами. Куда бежать из этого подземного муравейника?

Феликс открыл дверь карточкой и пропустил меня вперед. Все те же знакомые бесконечные коридоры вели в разные блоки. Но далеко идти не пришлось. Феликс чиркнул карточкой по планшету соседней двери, и мы вошли.

На такой же кушетке лежала мама. Ее голова была аккуратно перебинтована. На столике рядом стоял бульон с плавающей в нем куриной ножкой. Увидев меня, мама засияла.

— Анечка! Милая! – протянула она ко мне руки.

Я подошла к кушетке и обняла маму.

— Ну ладно, я пока пойду, вы поговорите, — сказал Феликс. — Через минут десять-пятнадцать вернусь.

Тяжелая дверь закрылась и мы остались в комнате одни.

— Как ты? – спросила я у мамы.

— Да вроде нормально, — пожала она плечами. — Но врачи говорят, что у меня рак.

— Да, мне уже сообщили. Но это ничего, нужна операция и курс восстановления… через две-три недели будешь здорова.

— Разве это не смертельная болезнь?

— За эти годы человечество научилось и кое-чему полезному…

Я пыталась приободрить маму, но, похоже, это было не нужно. Она выглядела вполне спокойной и ласково улыбалась, гладя мои волосы.

— Анечка, ничего, все пройдет, не беспокойся, — ответила она. — Меня больше волнует, что будет с тобой? Сильно накажут?

Я решила ничего не рассказывать маме — ей и так хватило переживаний. Все равно от меня уже мало что зависело, если конечно не считать нескольких судеб, случайно пошедших со мной под откос, только потому, что были сцеплены с неустойчивым вагоном.

— Все нормально, — ответила я, стараясь не выдать эмоций. — Феликс выгородил меня.

— Феликс – хороший. Столько лет его не видела. Похож на отца еще больше, — мама задумалась. — А Глеб? Что будет с ним?

— Мам, он нас предал, а ты еще спрашиваешь…

— Анечка, ты такая глупая еще, — укоризненно покачала головой мама. — Он тебя любит, а ты себе вечно что-то выдумываешь.

— Пусть идет с такой любовью… Если бы не он, ничего бы не случилось!

— Все было бы также. Не могла я больше сидеть в подвале. Анечка, мне осталось уже немного, и я хочу жить под солнцем, а не под электрической лампой. А Глеб, я уверена, ничего бы не сделал. Он такой — покричит, покричит и успокоится. Но когда он тебя ударил, я испугалась, что может сдуру что-нибудь натворить. Все шло к тому… я сама решила выйти. Хотелось успеть надышаться, насмотреться. А мир-то уже не тот, ничего не узнаю.

Мама виновато улыбнулась. Я заметила, что впервые за много лет ее глаза ожили, обрели цвет и, оказывается, имеют красивый голубой оттенок. В сумраке подвала они были серыми, почти никакими. А сейчас, может быть из-за яркого освещения, может, еще из-за чего-то, я не узнавала маму. Она была все той же и… немного другой. Как рисунок на негативе, вдруг проявилась, обрела человеческие черты, перестала быть невесомым призраком.

— Мам, но ведь все могло сложиться иначе. Тебя могли убить, меня запрятать в психушку, Глеба – в тюрьму. Кому бы ты сделала хорошо?

— Что-то мне подсказало, что я должна это сделать, что так надо, — серьезно ответила она. – Бог направил меня.

Я промолчала. Бог так Бог. Если он подсказал такое, то, надеюсь, мама не ослышалась, а он не пошутил. Иногда и тупик – лучший из путей. Не случись все это, мама умерла бы от рака. Я бы не смогла ей помочь. А так есть шанс.

Створки дверей бесшумно ожили и в комнату вошел Феликс. Он напомнил, что нам пора и дружелюбно кивнул маме. Я попрощалась с ней и вышла в коридор.

Феликс протянул мне планшет и сказал, что я должна подписать два соглашения прямо сейчас. Первое – разрешение на медицинской вмешательство в здоровье мамы, второе – контракт с Центром евгеники. Я взяла планшет и снова почувствовала укол недоверия ко всему происходящему, в том числе и к Феликсу.

— Аномалия, пойми, это нужно, — уговаривал он. — Просто поверь.

— Если с мамой что-то случится, я никогда тебе этого не прощу.

— Если ты не подпишешь, то случится. Чем скорее она получит помощь, тем лучше. И чем скорее ты подпишешь контракт с нами…

— Где сейчас Глеб и Илья?

— Они дома. Мы позаботились, чтобы с них сняли все обвинения. Но если ты не…

— Где подписывать? – просила я, кивнув на планшет.

— Здесь и здесь, — Феликс указал графы, где нужно оставить подпись. — Там еще будут кое-какие формальности, но пока достаточно этого.

Взяв дополнительно подписку о неразглашении, меня отпустили на все четыре стороны, до завтрашнего дня. Ровно в восемь утра я должна была явиться в Центр евгеники и приступить к работе.

Мне принесли одежду, в которой я была накануне. Но костюм выглядел как новый: ни пятен крови, ни грязи, как будто вчера я не отстреливалась от толпы янгов, а прогуливалась по парку.

Поднявшись на верхний уровень Центра, я почувствовала страх. Мама осталась там, внизу, с незнакомыми людьми, а мне нужно идти – в распоряжении только один день, чтобы уладить дела.