Василий Бережной - Хронотонная Ниагара

На огромном межзвездном корабле, который на протяжении уже тысячи лет углублялся в пространство Галактики, вроде бы ничего особенного и не произошло. Так же, как вчера, как и год, и десять лет назад, он двигался по инерции, в его бесчисленных, залитых светом залах, лабораториях, оранжереях бился пульс жизни — размеренный, ритмичный, как говорится, с нормальным наполнением. Тысячи жителей этого космического островка, построенного в форме эллипса, на пересечении осей которого расположена Сфера управления, работают, учатся, отдыхают, развлекаются, даже не подозревая, что случилось что-то необычайное. Знает об этом один лишь человек — девушка Ари, физик-теоретик.

Выпорхнув из круглого люка Сферы управления, Ари остановилась на пустынной площади, чтобы перевести дух. Сердце ее билось ускоренно, упругой девичьей груди было тесно в плотно облегающем костюме. Ну что ж, произошло то, что должно было произойти, — они отказали. Ари это предчувствовала, интуиция обещала ей один шанс из тысячи. Но она вынуждена была положиться на этот шанс. Еще перед тем, как перешагнуть порог Координационного Совета, она догадывалась о негативной реакции тридцати двух членов Совета и была почти готова к этому. Но тридцать третий… Тридцать третий не то что удивил ошеломил ее и потряс! «Чтобы не нарушать принцип единодушия, я тоже поддерживаю вывод Первого координатора». Услышав эти. слова и увидев его постную мину, она была шокирована. Подумать только! — этот самый человек уверял ее в своих глубоких и целиком поглотивших его чувствах! Эта серая, жалкая личность пыталась убедить ее в синхронности чувств и намерений, вынашивала идею об интимной близости! Шут гороховый! «Чтобы не нарушать принципа…» Ничтожество! Даже воздержаться не посмел — проголосовал против.

Сейчас, выскочив на пустую площадь, Ари пыталась овладеть собой. Было горько на душе. И одиноко. Встала на ленту тротуара, и ее медленно понесло в сторону от основного корпуса. Стояла, опустив плечи, безвольно повисли руки.

Что делать?..

Кто-то тронул за локоть. Нехотя повела глазом — он, тридцать третий. На лице улыбочка, ну конечно, будет оправдываться.

— Сердишься?

Промолчала.

— Ну скажи: сердишься?

Глядя туда, где широкая труба туннеля сходилась в одну точку, бросила:

— Разве сердятся, когда делают открытия?

— Какое же открытие ты сделала?

— Что ты пигмей.

— Я пигмей? — глупо хихикнул он, расправляя могучие плечи и глядя на нее сверху вниз.

— Да, именно пигмей.

Некоторое время он молчал, не зная, что сказать. Наконец решился:

— Неужели ты не понимаешь, что мой голос ничего не решал? Если бы я даже… Все равно тридцать два против…

— Почему же не решал? Твой голос многое решил. По крайней мере для меня.

— Ари, не горячись, подумай спокойно, взвесь…

Его голос дрожал, испуганно вибрировал, и это раздражало.

— Уверяю тебя. Ну подумай сама: что мой голос против всех? И зачем? Все равно это не помогло бы… Ты ведь знаешь, что я для тебя…

Он говорил и говорил, старался убедить, что в научных поисках нельзя вот так с налету, без подготовки. «Хитрит, думала Ари. — И довольно примитивно. Он просто испугался. И лететь со мной тоже боится. Эгоизм! Замаскированный эгоизм! И как я этого раньше не замечала?»

— Ну вот что: довольно слов. Говоришь, готов мне помочь?

— Конечно! — просиял он. — Как ты можешь сомневаться?

— Что ж, у тебя есть возможность доказать. Летим со мною!

Сник, смутился, растерялся.

— Легко сказать: летим. Ученые ведь не рекомендуют.

— Подумаешь! А мы им всем наперекор! Вот и докажешь.

— Опомнись, Ари…

Она презрительно осмотрела его с головы до пят и неожиданно расхохоталась:

— Ну вот и доказал! — И, переступив на ленту большей скорости, в одно мгновенье оказалась далеко впереди.

Он некоторое время двигался следом, потом перешел на другую сторону и поехал в противоположном направлении. «Никуда она не денется, — вертелось у него в голове. — Эксцентричная девчонка…»

Из каждых ста шестидесяти восьми часов философ Альга отдавал три часа шахматам. Любил молчаливое напряжение боя, когда фигуры выходили из засады и бросались в отчаянную схватку. Сколько на шахматной доске разыгрывается трагедий! А особенно когда приходится вспарывать стратегию противника, опровергать его тактику. «Что ни говорите, а шахматы — великое достижение цивилизации. Синтез искусства и спорта, закономерности и случайности, в них проявляется сила психики и, если угодно, мускульная сила».

Последние слова Альги вызвали кое у кого насмешку. Какая там мускульная сила у этого тощего и, так сказать, не такого уж юного юноши! Он так перегружает себя научной работой, что, наверно, совсем позабыл о Спортивном комплексе. Философия и шахматы — больше ничего для него не существует.

Но у каждого Ахиллеса — своя уязвимая пята. Альга был до беспамятства влюблен в Ари. Об этом его чувстве, кроме него самого, никто не знал и не догадывался, и несчастный философ горел невидимым огнем, мучился, но ничего с собой поделать не мог. Конечно же с философской точки зрения переживания эти не выдерживали никакой критики, но, несмотря на это, не исчезали. Альга пробовал подавить свое чувство самыми разными способами, обращался даже к иронии. «Ну что в ней особенного? — уговаривал он себя. — Ну, объемы, ограниченные кривыми линиями. Ну, пропорции. Так ведь все это геометрия, не более того». Однако напрасно он старался — чувство не угасало. Эти «кривые линии» радовали глаз, голос звучал как музыка. Шло время, и Альга прекратил сопротивление, внутренне капитулировал и, как это ни странно, облегчение испытал именно поэтому. «Какое прекрасное чувство — влюбленность! думал он теперь. — Убоги те, кто не знает любви. Даже Аристотель и тот был покорен девчонкой».

Сидя за шахматным столиком на смотровой палубе, Альга слушал информационную передачу и время от времени взглядывал на экран. Услышав сообщение о том, что Координационный Совет рекомендовал молодому физику Ари воздержаться от экспедиции, философ сделал опрометчивый ход, проиграл ладью и был вынужден сдаться. Но на сей раз это нисколько не огорчило его. Весело попрощавшись с оппонентом, он зашагал по палубе, глядя сквозь прозрачный пластик во мрак пространства. Мысли концентрировались вокруг нее. Какую экспедицию она задумала? Почему ученые не рекомендовали?

Рассуждая таким образом, он проделал по периметру корабля километров эдак двадцать, спустился на эскалаторе в средний ярус и затем, уже на движущихся лентах, добрался до своего жилища. Настроение у него было приподнятое. Не рекомендовали… А что, если он ей порекомендует? И не только порекомендует, но еще и… Нет, это неосуществимо, об этом нечего и думать. Закралось сомнение: а нужно ли ему вмешиваться в это дело? Не покажется ли он смешным? Ну конечно же! Уважаемые ученые, выдающиеся умы не рекомендовали, а он, видите ли, готов поддержать, даже не зная сути дела. Ах, Ари, Ари!..