Василий Шахов - Тень Уробороса. Аутодафе

Он быстро шепнул что-то белорясным монахам и повел Квая Шуха к выходу. Квай успел заметить, что монахи о чем-то заговорили с Элинором, и все они улыбались.

— Отец, что с ним? Он не в себе? Что с ним произошло? — зашептал он, когда двери за ними наглухо задвинулись.

— Квай, послушай… О том, что видел здесь Кристиана, ты никому не должен говорить ни при каких обстоятельствах. Но это ты уже понял, как я вижу.

Квай кивнул.

— Кроме того, теперь он действительно Кристиан, это имя для него почти привычно. О Зиле Элиноре нужно позабыть. Шесть лет назад он попал во Внешний Круг… — Нетерпеливо отмахнувшись в ответ на изумленное восклицание молодого монаха, от которого все это скрывалось, Агриппа продолжал: — Там жестокий и страшный мир, Квай, и Кристиана едва не убили…

— Кто? — глухо спросил Квай, ощутив волну негодования, прилившую в грудь.

— Какой смысл называть тебе имена, если ты все равно их не знаешь. В любом случае эти люди уже наказаны или вот-вот будут отвечать за свои действия, это вселенский непреложный закон. Но меня беспокоит судьба моего мальчика, а не их. Кристиан был тяжело ранен. Мы вылечили его…

— Но почему он такой? Как он поверил в эту историю с болезнью? Он никогда в жизни не болел!

— Всевышний благоволил нам трижды. Сам Кристиан хотел бы забыть то ужасное время. Мозг его действительно потерял воспоминания о жизни во Внешнем Круге. И, наконец, для верности монахи-целители с помощью Господа нашего сумели полностью перекрыть у него возможность вспомнить. Эти шесть лет выпали из его сознания. Вместо воспоминаний о них мы внушили ему, что он пролежал в жестокой горячке, без чувств…

Квай в ужасе не верил своим ушам. Такого не могло произойти с Зилом! Но смерть рыжего Сита — случилась. Все, в том числе самое страшное, могло произойти, и произошло…

— Почему вы сразу не сказали?

— Необходима была твоя искренняя радость. Смог бы ты быть столь же открытым теперь, когда узнал все?

— Не знаю. Возможно. Я… не решусь его увидеть… в ближайшее время…

— Да, но иногда придется это делать. Нелегко это будет, однако прими как испытание, мой мальчик. Нам больше не на кого рассчитывать, ведь из его лучших друзей остался только ты.

— А зачем его скрывать теперь, когда те, кто хотел его убить, наказаны?

Они подошли к выходу в подземный коридор.

— Нет, не все. Пока не все. И они обязательно узнают, что он жив, если слухи о сегодняшней твоей встрече с Кристианом просочатся на поверхность. Доверься мне и прими то, что тебе не нужно знать всего. Кроме того, всей картины не знаю и я, потому не возьму на себя грех лжи по неведению.

— Хорошо. Но чем я помогу ему? Я готов…

— Пока ему нужно лишь общение с ровесником, с близким по духу. Выпустить его наверх нельзя.

— Зил… э… Кристиан сбежит. Вот увидите — сбежит! Я его знаю!

Агриппа усмиряющее коснулся его плеча:

— Не сбежит. Мы позаботимся об этом…

Фауст, Тиабару, июль 1002 года. Из записок Кристиана Элинора в напоминание себе же

Двадцать один день назад ко мне приходил Квай, но с тех пор он не появлялся. Я скучаю по друзьям, и еще не дают покоя эти годы, бесследно выпавшие из моей жизни. Так бывает: монахи-целители, братья Граум и Елалис, снабдили меня старыми книгами по медицине, и в них я прочел о подобных случаях забвения. Это очень интересные древние манускрипты. Благодарить за них я должен свое странное предчувствие, из которого стало понятно, что я расположен к врачеванию. Только ради него по приказу отца Агриппы мне доверили драгоценные книги.

Замечу, что не раз и не два ловил себя на мысли, будто уже знаком с прочитанным. И не просто знаком, а знаком практически.

Пишу это, чтобы зафиксировать. Вдруг провалы в памяти повторятся?

Сегодня мне пообещали работу в мортуриуме. Я уверен, что умею. Но все равно сомневаюсь.

. . . . . . .

Я умею. Передо мной был труп одного из скончавшихся от старости монахов. Под наблюдением братьев-целителей я произвел вскрытие. То, как они переглядывались, дало мне основание считать, что я справился со своей задачей и даже преуспел. Брат Елалис отныне вызвался меня обучать своему искусству, а ему ведомо очень много, и для меня это огромная честь…

. . . . . . .

День не слишком задался. Во сне снова был бой с Желтым Всадником, опять проснулся в крови, теперь лежу, сильно болит бок. Но заживает. Надеюсь завтра продолжить занятия с Елалисом в мортуриуме. Читаю работы доктора Ганемана по-прежнему с ощущением, что уже знаком с ними, и неплохо.

Найти бы и мне противоядие от забывчивости!

Может быть, пока я был в горячке, кто-то из монахов читал надо мной вслух эти книги? Наверняка загадке есть простые объяснения. Но как объяснить память пальцев? Я не знаю. Иногда мне страшно, а молитвы хоть и помогают, но ненадолго.

. . . . . . .

В одной из книг попалось слово «радуга» и описание того явления, которое она собой представляет. Невероятно, но я видел радугу.

Чувствую себя увечным, как будто мне что-то отрезали. Я счастлив, но все же мне чего-то немного не хватает. Кстати, со словом «радуга» у меня ассоциирован взгляд чьих-то глаз. Кажется, это бархатно-карие глаза, и в них безнадежность. Помню это не умом, а… Не знаю, как будто воспоминание живет в груди, а не в голове…

. . . . . . .

Болезнь дала осложнения. То, что прежде, еще в ранней юности, мне давалось легко, сейчас преодолеваю с трудом. Чем еще, как не осложнениями, объяснить несколько вещей:

1) начиная медитацию, понимаю, что нахожусь вне своего тела и даже могу посмотреть на себя так, словно я — посторонний, и чувства очень реальны;

2) если иду дальше, то что-то уводит меня в глубь некоего мира, а там я впадаю в невообразимое состояние, отчасти знакомое, но похожее на смерть;

3) после этого прихожу в себя, но в течение дня не могу отвлечься от ненужных мыслей и желаний, от которых с легкостью отделывался с тринадцати лет.

Меня это не столько беспокоит — буду откровенен, ощущения скорее приятны, чем наоборот — сколько мешает, отвлекает и не дает сосредоточиться на изучении книг. Решил какое-то время не медитировать.

. . . . . . .

Сегодня занимался в глухом дворике за монастырем. Со всех сторон заплесневелые стены, а подниматься туда из моей новой кельи на поверхность земли нужно по восьмидесяти четырем ступенькам. Я нарочно стараюсь все считать и запоминать, иногда забываюсь и делаю это вслух. В этом случае братья-монахи смотрят на меня как-то сокрушенно.

Спросил отца Агриппу, когда мне можно будет вернуться в Хеала и понял, что по непонятным причинам он не хочет, чтобы я когда-нибудь туда попал. Все это меня очень тревожит. Сидеть сложа руки не приходится, но ощущение, что я теряю время и мне нужно быть не здесь, проходить не желает…