Василий Шахов - Тень Уробороса. Аутодафе

Сэндэл вскочила, напугав мартышку. Примат защелкал и вскарабкался на занавес. Проклиная свою жизнь, жена посла вылетела в коридор. Антарес выглядел не лучше нее. Вокруг его маленьких обезьяньих глазок скучились тени, щеки ввалились, а залысины стали еще заметнее.

Рассмотрев Сэндэл, дипломат сделал вывод, что она не лгала насчет своего состояния. Это заставило его несколько смягчиться и, когда брал жену под руку, заметить примирительным тоном:

— Я тоже чувствую себя не лучшим образом, но это не дает мне права расслабляться, особенно сегодня, ведь…

Договорить он не успел: из-за поворота, ведущего на половину гостей, вывернула Александра Коваль. Вот уж кто был бодр и полон энергии!

— А-а-а! Вот вы где! — ощерилась бывшая лейтенант. — Вас заждались!

Сэндэл покачнулась. Ее обдало холодом, и мгновенно все тело зашлось дрожью.

— Макси, позвони доктору, — шепнула она. — По-моему, это лихорадка и, по-моему, у меня жар…

Антарес вспомнил пятнышки у себя на шее, сейчас прикрытые высоким воротником камзола, но постарался опять объяснить их появление следствием стараний любовницы, с которой провел ночь накануне, устав от бесконечных «головных болей» Сэндэл.

— После, дорогая, после. Сейчас нам нужно выйти к гостям, — в глазах у него темнело, но посол крепился.

— Я не думаю, что Эмма уже приехала, а если даже это и так, то мне там быть необязательно. Я не из тех, кого она обрадуется увидеть, дорогой… — пользуясь грохотом музыки, шептала Сэндэл на ухо мужу, и хотя Коваль шла за ними всего на два шага позади, она не могла услышать разговора хозяев.

— Это не обсуждается, Сэндэл, — отрезал Антарес.

Писательница поджала сухие вспухшие губы. Казалось, каждый миллиметр ее кожи болел и горел.

И уж, конечно, ни Антарес, ни его жена, ни их гости понятия не имели об армаде странного вида катеров, подходивших в тот момент к орбите синего Эсефа с его ночной стороны. Если бы кто-то провел мысленную линию вверх от крыши резиденции посла на высоту двухсот тысяч километров, то эта линия уперлась бы точно в борт головного катера загадочной армады…

Однако в поместье Антареса на Северном взморье царило праздничное оживление. Город Орвилл отмечал свой триста восьмой день рождения, и по этому случаю в столице устраивались веселые гуляния с фейерверками и голографическими скай-трансляциями. [2] «голографическими скай-трансляциями» — (или, иначе — «небесными представлениями») проекция изображений на небо.

Экипажи катеров армады наблюдали разноцветные вспышки над довольно большим безоблачным участком суши. Именно там простирался Орвилл. И, задрав голову в небо, люди снизу видели голограммы, но не могли видеть того, что скрывалось в черном небе за пестротой изображений.

Тем не менее, несмотря на все домыслы Сэндэл, Эмма Даун-Лаунгвальд уже приехала. Даже больше: когда посол с женой выходили на крыльцо своего дома, глава «Подсолнуха» ступила на подъездную дорожку, покинув привезший ее автомобиль.

Катер, доставивший ее к Эсефу, был только что захвачен таинственной армадой и сообщиться с Эммой не успел. Даун-Лаунгвальд услышала лишь временные помехи, а потом Деггенштайн передал, что все в порядке и что команда ждет ее распоряжений.

Горничная, катившая мимо Сэндэл и Антареса тележку с прохладительными напитками, внезапно споткнулась и ничком упала на заполненные фужеры. Гости ахнули. Красное вино брызнуло на белый хлопковый костюм Сэндэл. Писательница запоздало отскочила, пытаясь стряхнуть с юбки и рукавов безобразно громадные пятна. Одно из них растекалось на подоле тавром в форме бычьей головы, пугая своей четкостью и точностью. А горничная так и осталась лежать на медленно катившейся тележке, лишь люди расступались перед нею, уступая дорогу и опасаясь производить какие-то действия без позволения Антареса. Объективы стереокамер специально приглашенных корреспондентов метались, торопливо фиксируя события.

— Да снимите же ее! — громогласно приказала Эмма, и тогда гости засуетились, подобрали служанку, перевернули вверх лицом.

«Синт» смотрела в небо пустыми стеклянными глазами. Из рассеченной губы еще катилась темная кровь, а на шее страшным ожерельем пламенели вздувшиеся алые бубоны.

— Господи Всевышний! — прошептала Сэндэл, сжимая горло судорожными пальцами. «Господи Всевышний» — так иногда называл Великого Конструктора этот несчастный юноша-фаустянин… — Что это такое?!

Люди инстинктивно отпрянули от мертвого «синта». Они не знали, «что это», но все мгновенно поняли, что держаться от «этого» нужно как можно дальше.

Ни слова не говоря, Эмма отступила назад, к еще не отъехавшей машине. Она лишь пробормотала несколько слов в свой браслет, и автомобиль скрылся в темноте.

Тут по толпе прокатился второй вздох: это, теряя сознание, осела на землю Сэндэл. А позади ссутулившегося Антареса, улыбаясь и ничего не предпринимая, стояла Александра Коваль.

И тогда небеса прорвались штурмом…

На борту катера «Офелия», конец января 1002 года.

Молодая женщина поглядела вслед наматывающему круги мальчишке.

— Забавный малец, но интересно, куда смотрят его родители? Только и вижу, как он носится круглые сутки по катеру и пристает к пассажирам!

— Что ты говоришь, мон шери? — оторвавшись от чтения проекции голографических новостей, уточнил солидный мужчина в стильных больших очках.

Жена с недовольством уставилась на него сквозь призрачную пелену изображения. По лицу ее бежали тени от букв:

— Выключишь ты сегодня эту чепуху или нет? Я устала повторять тебе все по десять раз! Я спрашиваю: ты хоть раз видел его мать или отца? Этого мальчишки, Эдда… Эша…

— Нет, не видел, пумпочка, не видел, — добродушно откликнулся господин, откровенно торопясь отделаться от приставаний супруги.

Пассажирка едва сдержалась, чтобы не прыснуть:

— Как ты меня назвал?

В его тоне прозвучала и улыбка, и оправдывающиеся нотки:

— Я привыкаю…

— О, ужас! Он опять идет!

То, что секунду назад отразил голопроектор, очутилось уже в каюте четы путешественников. У него была задорная курносая физиономия, щедро посыпанная веснушками, растрепанные белокурые вихры, выбивающиеся из-под кепки, синие глаза, сделанные, кажется, из воплотившегося в материальную форму любопытства, и, само собой, расхристанная одежда юного непоседы.

— А на обзорник не хотите? — тут же обрушил на них свой первый вопрос мальчишка. — Ой, а у вас лучше показывает, чем у нас!

Он вскарабкался с ногами на диван и тут же принялся переключать каналы. Каюта замерцала переливами красок.

— И запахи лучше слышно! — продолжал гость.