Сборник - Фантастика, 1979 год

– Тю, тю, - замахала руками дочь Бабы-Яги. - О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!

– А то я не знаю вас! - Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: - Что же тут было?

– Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!… Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения… И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый - так и обжигает!… - И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала. - Прямо огонек!

Атаман удивленно посмотрел на Ивана.

– Иван…

– Слушай ее больше! - воскликнул Иван горько. - И правда бы, убить тебя, да греха ка душу брать неохота - и так уж там… невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!

– Но какой он ни боевитый, - продолжала женщина, словно не слыша Ивана, - а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.

– А что, тебе так глянутся боевитые? - игриво спросил Атаман. И поправил ус.

– Брось! - сказал Иван. - Пропадем. Не слушай ее, змею.

– Да ну, зачем пропадать… Мы ее в плен возьмем.

– Пойдем, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.

– Ты иди, - велел Атаман, - а я тебя догоню. Мы тут маленько…

– Нет, - твердо сказал Иван. - С места без тебя ке тронусь. Что нам Илья скажет?

– Мх-х, - огорчился казак. - Ну ладно. Ладно… Не будем огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с тобой когда-нибудь… умы на усы! - Атаман громко засмеялся. - Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье - он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?

– Да вот… вишь, мы какие боевитые… Не послухал.

Иван с Атаманом ушли.

А дочь Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.

– Ну и кто же я теперь? - спросила она сама себя.

И сама же себе ответила: - Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.

В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.

– Слава богу, живы-здоровы.

– Ну, Иван, напужал ты нaс! Вот как напужал!…

– Ванюша! - позвала Бедная Лиза. - А, Ванюша!

– Погоди, девка, не егози, - остановил ее Илья, - дай сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?

– Целую печать добыл - вот она. - И Иван отдал печать.

Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак… Передавали друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго вертел в огромных пальцах печать… Потом спросил всех: - Ну так… А чего с ней делать?

Этого никто не знал.

– И зачем было посылать человека в такую даль? - еще спросил Илья.

И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом: - Как это ты говоришь, дядя Илья…

– Как я говорю? - жестко перебил ее Муромец. - Я говорю: зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот печать… Что дальше?

Этого и Бедная Лиза не знала.

– Садись, Ванька, на место и сиди, - велел Илья. - А то скоро петухи грянут.

– Нам бы не сидеть, Илья! - вдруг чего-то вскипел Иван. - Не рассиживаться бы нам!…

– А чего же? - удивился Илья. - Ну, спляши тогда. Чего взвился-то? - Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана. - Эка… какой пришел.

– Какой? - все не унимался Иван. - Такой и пришел - кругом виноватый. Посиди тут!…

– Вот и посиди и подумай, - спокойно молвил Илья.

– А пошли на Волгу! - вскинулся и другой путешественник. Атаман. Он сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. - Чего сидеть?! Сарынь!…

Но не успел он крикнуть свою “сарынь”, раздался трубный глас петуха: то ударили третьи.

Все вскочили на свои полки и замерли.

– Щадка-то! - вскрикнул Атаман. - Шапку оставил на полу.

– Тихо! - приказал Илья. - Не трогаться! Потом подберем… Счас нельзя.

В это время скрежетнул ключ в дверном замке. Вошла тетя Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.

– Шапка какая-то… - увидела она. И подняла шапку. - Что за шапка?! Чудная какая-то. - Она посмотрела на полки с книгами, - Чья же это?

Персонажи сидели тихо, не двигались… И Атаман сидел тихо, никак не показал, что это его шапка.

Тетя Маша положила шапку на стол и продолжала убираться.

Тут и сказке нашей конец.

Будет, может быть, другая ночь… Может быть, тут что-то еще произойдет… Но это будет уже другая сказка. А этой - конец.

Боль приходила почти в одно и то же время - между десятью и двенадцатью ночи. Медленно и неотвратимо, как гул приближающегося самолета, накатывала из глубины, охватывала голову, и тогда приходилось зарываться лицом в подушку, стискивать зубами краешек материи и отдаваться боли на поругание. Лекарства давно не помогали, и бороться с ней казалось таким же бесполезным делом, как останавливать руками ревущий пропеллер. И Николай не противился боли, смиряясь с неизбежным. Боль появилась впервые почти год назад, сначала слабая, нечастая, боящаяся анальгина, и Николай не слишком-то обращал на нее внимание, объясняя ее усталостью, бессонницей и другими простыми причинами.

В последнюю ночь, проведенную дома, измученный только что ушедшим приступом, он засыпал тяжело. Боль, наполнявшая его, оставила пустоту, чуть ли не физически ощущаемую, словно бы в голове образовалась полость. Ощущение было настолько навязчивым, что он не удержался и потрогал голову, будто убеждаясь, что она цела. Что-то перемешалось внутри, сжималось и разжималось, закручивалось в спираль, безболезненно, но все-таки неприятно, и Николай так и заснул с этим ощущением.

Пискнуло радио на кухне, и он поднес к глазам руку, чтббы сверить время. Часы бессовестно отставали. Он подвел их, нехотя встал, невыспавшийся и раздраженный. Сегодня он должен ехать в больницу, чтобы решить наконец, что же делать ему со своей больной головой, и довериться врачам, как прежде он доверялся боли.

Жил он один, в квартире, заставленной мольбертами, неоконченными холстами, книгами. В комнате стоял запах льняного масла, скипидара, фисташкового лака, и когда Дина навещала его, то первым делом открывала пошире окна, чтобы выветрить привычные запахи и оставить хоть немного места для своих духов.

Пришла она и сейчас, как всегда, неожиданно, шумная, веселая, перепачкала ему щеки губной помадой, распахнула окно, смахнула со стула этюдник, уселась по-хозяйски.

Она всегда приходила без приглашения, и ему даже нравилось это. Познакомился он с ней Давно, предложил позировать ему, она согласилась, но никогда не приходила в назначенные часы, а всегда с опозданием, когда на час, когда и на день. Могла она прийти и ночью, как ни в чем не бывало разбудить его и, усевшись на стуле, сказать: ну давай пиши.

Сначала он пытался приручить ее, но ни ласка, ни окрики, ни подарки не привели ни к чему, и он смирился с ее вольным характером и даже полюбил его. Единственное, что не умела делать Дина, - это надоедать, а он сам жил безо всякого режима, то ударяясь в работу, то валяясь целыми днями в хандре на диване.