Сборник - Фантастика, 1991 год

– Завтра снимешь кадр века,-сказал доктор, зарываясь в спальник.”Рома и Вова у хэхэ”. Первый приз обеспечен.

– Сплюнь три раза,-сказал я.-И так, слышал же, место плохое…

– Суеверия. Будем устранять хирургически,-пробормотал Роман и захрапел.

Встали мы рано, с рассветом, но Апицына уже не было. Видимо, “проведав” своего хэхэ, ненец сразу тронулся в обратный путь.

С моря, нагоняя сиреневые облака, порывами задувал холодный ветер, и оттого утро казалось сырым и промозглым, захотелось обратно в палатку. Против такой “спросонной” пасмурности лучшее средство - горячий чай. Я быстро раздул вчерашние угли, подложил дров, зачерпнул из ручья котелок воды. Через несколько минут чай вскипел, доктор, озябший до синевы на губах, жадно хлебнул из кружки и прыснул чаем в сторону, словно попробовал бог весть чего:

– Шуточки у тебя, фотограф…

– Да вы что, сговорились все? - обиделся было я. Но, глотнув чая, поступил так же, как Роман. Жидкость в кружке, куда я положил четыре куска сахара, имела омерзительный горько-сладко-соленый вкус.

Выражение моего лица убедило Романа, что он не стал жертвой розыгрыша. Доктор подошел к ручью, окунул в воду палец, облизнулся. И скривился:

– Воду в прибрежных ручьях, уважаемый фотограф, желательно набирать, когда она еще пресная!

Тут и я увидел; был самый разгар прилива, воды прибыло уже метра на полтора, и -ручей, вечером бодро бежавший к морю, стоял сейчас совсем тихо и даже, казалось, двигался немного вспять. Можно было сходить за водой к озеру или подняться выше по ручью, но желание чаевничать пропало, и мы разошлись на рыбалку: доктор обратно на озеро, а я снова на речку. Слова ненца о том, что ее зовут Харьюзовый ручей, задели мое рыбацкое самолюбие.

В кармане у меня лежала коробочка со слепнями, предусмотрительно заготовленными -еще в Шойне. Я отправился вверх по течению до первого переката, под которым голубело прозрачное плесо - на Севере их называют “улово”,-и бросил одного слепня в ручей. Стремнина благополучно перенесла его через перекат, закрутила в водовороте в начале улова к середине. И вдруг слепень исчез, только булькнуло что-то на том месте, где он был. Я повторил эксперимент, и опять слепень исчез на середине улова, но на этот раз я успел заметить, как мелькнул под ним темный продолговатый силуэт.

Где-то под сердцем щекотнул приятный холодок предвкушения, я торопливо отстегнул от лески вчерашнюю блесну, поставил одинарный крючок, наживил овода. Сплавил его, готовый в любой момент к поклевке, до середины улова. Ничего. Еще раз. И снова впустую. И снова. Как я ни подергивал леску, как ни “играл” насадкой, хариус на мои хитрости не поддавался.

Долго выносить подобное издевательство - дело трудное, чреватое стрессами, и потому, вполголоса сообщив хариусам, что я -о них думаю, я собрался к Роману на озеро за “синицей в руках”. Смотал спиннинг.

Повернулся. И мне захотелось протереть глаза.

На холмике метрах в пятидесяти от меня стояла девочка лет двенадцати в ненецкой одежде и смотрела в мою сторону. Ни взрослых, ни оленей рядом с ней не было.

– Ты одна? - оторопело спросил я первое, что пришло в голову.

Не удосуживая себя ответом, девочка негромко произнесла:

– Позови доктора.

Странно, но я незамедлительно выполнил ее просьбу-приказ.

– Рома! -заорал я.-К тебе посетитель!

– Ну чего шумишь? - недовольно отозвался с озера доктор, однако минуту спустя появился, таща снизку таких же, как вчера, фунтовых щурят. Заметив девочку, он застегнул латаную выцветшую штормовку на две пуговицы, опустил рыбу на Мoх.- Вы ко мне?

– Дедушка умирает,- сказала девочка.

– Где? - почему-то спросил Роман.- Гм-м…

– Там…-Девочка неопределенно махнула рукой в сторону тундры.

– А что с ним? - уже более профессионально, справившись с удивлением, осведомился Роман.

– Плохо. Рука не шевелится, нога не шевелится. Кушать не хочет. Помирать хочет.

– И давно?

– Третий день.

– Хорошо,-кивнул Роман. Хотя лично я ничего хорошего в ситуации не видел.- Сейчас соберусь.

Я юркнул вслед за ним в палатку.

– Ты это серьезно?

– А ты как думал…-Роман деловито вывернул свой рюкзак мне на спальник, а потом еще и встряхнул, высыпав на мое лежбище облако крошек, пыли и луковой шелухи.

– Чем же ты собираешься врачевать, Айболит несчастный? У тебя, кроме бинта и йода, нет, наверное, ничего.

– Кое-что найдется.-Из кучи барахла Роман выудил белую пенопластовую коробку, сунул обратно в рюкзак.- Первая помощь. Хотя вряд ли от нее будет толк. У деда верней всего инсульт. Дело швах.

– Так какого же…-начал я, но осекся. За месяц плавания с Романом пора было бы понять, что отговаривать его идти к больному по меньшей мере глупо. Я выбрался из палатки и подошел к девочке.-Далеко до твоего дедушки?

– К вечеру придем.-Девочка говорила голосом, лишенным каких-либо интонаций, раскосые глаза ее смотрели словно насквозь тебя, ничего не замечая, и от этой бесстрастности делалось как-то не по себе.

– Понимаешь, нам обязательно надо завтра уехать. Завтра вечером за нами приедут,-на всякий случай соврал я, мотодору мы ждали только послезавтра утром.

– Завтра вечером доктор вернется.

– Почему - “доктор”? Мы же вдвоем.

– Ты не пойдешь.

– Вот как? И кто же мне запретит? - возмутился я. Но девочка не удостоила меня ответом.- Ты слышал, Рома! - апеллировал я к доктору. - Что это дитя заявляет! Я - не поеду!

Роман высунул из палатки бороду, затем показался сам. Рюкзак уже висел у него за плечами. Вид Роман имел сосредоточенный, целеустремленный - такой вид принимают врачи, входя к тяжелобольному. Никакого напускного оптимизма, фальшивой бодрости, лишь готовность сделать все, что в его медицинских силах. Тактика эта обыкновенно внушает больному безоговорочную уверенность в своем враче, и каждое его слово, указание он принимает как откровение. Поэтому, когда Роман строго поглядел на девочку, кашлянул и произнес: “Гм-м, а, собственно, почему?”, я решил, что спор окончен. Но девочка снова покачала головой:

– Нет, нельзя. Пойдешь ты один.

– Ну что ж, Вова…-сдался доктор.-Придется тебе подождать.

– Выбрались, называется, на рыбалку в кои веки… Да что мне тут одному делать-то? - уже вслед крикнул я им в сердцах, не рассчитывая на ответ. Но девочка неожиданно откликнулась.

– Лови рыбу,- сказала она, обернувшись.

– Какую? Сяторей - не рыба,- вспомнил я и пнул ни в чем не повинных щурят на земле.

– Зачем сяторей. Хорьюз лови в реке.

– Ха! Если бы. Не ловится хариус.

– Будет ловиться,- пообещала девочка. Доктор помахал мне, и вскоре они скрылись из виду, растворившись в серо-зеленом тундровом мареве.

Досадуя на злой рыбацкий рок, преследующий меня в этой экспедиции, на то, что из-зй неудачного времени суток не удалось сфотографировать ни оленевода Апицына, ни странную, не по-детски уверенную в себе девочку-ненку, невесть откуда прознавшую про доктора, я вернулся к перекату. Машинально забросил крючок с пожухлым слепнем в струю.