Джеймс Ганн - Рождество - каждый день

"Биллоусто? - раздраженно подумал я. - Биллоусто?"

УАНГ-НГ! СТРНН-Н! Я сжался, как если бы меня ударили в живот. Все начиналось сначала. "МНОГО КУРИШЬ?.."

Я опустился на скамью рядом с пожилым мужчиной.

- Это что, всегда так? - спросил я, стараясь перекричать радио. - Неужели ничего нельзя сделать?

Мужчина слушал, только не меня. Я легонько тряхнул его за плечо.

- Что с вами со всеми произошло? Почему вы не жалуетесь? Почему не выключите эту штуку?

Мужчина не смотрел на меня.

"ЧЕГО ЖДЕШЬ?! ПОКУПАЙ ЖЕ!" - приказывала песня.

Поезд замедлил ход, остановился. Тишина! Сидевший рядом мужчина встал, вышел из вагона. Я смотрел ему вслед. Вошли другие, жуя. Один из них сплюнул на пол пурпурную струйку.

"Что с ними? - невесело подумал я. - Наркотики? Гипноз?"

Двери задвинулись. Поезд тронулся. Снова музыка. На этот раз мягкая, почти мелодичная. Пел женский хор. Под конец "УС-ПО-КОЙ-СЯ". Протяжно и томно. "УС-ПО-КОЙ-СЯ..."

Я закрыл уши ладонями. Что, во имя всех святых, вы делаете с этим "успокойся"? Надеваете? Едите? Пьете?..

Протяжная мелодия сменилась стаккато...

На Таймс-сквер я выбежал из метро, как из сумасшедшего дома. К чему я вернулся? Может быть, после трех лет абсолютного покоя, абсолютной тишины я стал излишне чувствительным?

Я подумал, не купить ли что-нибудь ценное для Джин, что-нибудь, что показало бы, как я рад тому, что вернулся. Но звуки и вид улиц вышибли из моей головы эту мысль.

Улицы были разукрашены зеленым и красным, вымпелами, гирляндами, колокольчиками, свечами. Над толпами на тротуарах парила музыка. Полуголые люди со свертками и пакетами двигались, спеша и толкаясь. Их было слишком много.

"ТИХАЯ НОЧЬ!" - ревел громкоговоритель. "УКРАШАЙ СВОИ ЧЕРТОГИ!" - выл другой. "ЗВЕНИТЕ КОЛОКОЛА, ЗВЕНИТЕ КОЛОКОЛА!.. БЕЛОЕ РОЖДЕСТВО... САНТА КЛАУС ИДЕТ..."

Я прижался к стене дома, посмотрел вверх на стоявшее в зените солнце и вытер со лба пот. Наверное, все можно объяснить вполне логично. Может быть, я свихнулся от одиночества, пустоты и невыносимой тоски? Не бред ли это моего больного рассудка? А может, все-таки не я, а мир свихнулся?..

Впереди меня на тротуаре стоял мужчина, одетый в громоздкий красный балахон, отороченный белым мехом. На голове у него был длинный красный с белым колпак. Белоснежная борода до половины закрывала грудь. Рядом с ним раскачивался на треножнике железный котелок. Сверху висела табличка "БЛАГОСЛОВЕН ТОТ, КТО ДАЕТ".

Человек размахивал большим колокольчиком. Чудовищный звон перекрывал звуки рождественских гимнов, доносившихся из дверей универмага. "ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ..." - кричал мужчина. Прохожие бросали в железный котелок мелочь.

Я тоже почувствовал необъяснимое желание вытряхнуть в котелок деньги из своего кармана. Но удержался, шагнул к мужчине и хлопнул его по плечу. Он перестал размахивать колокольчиком и обернулся.

- Какое сегодня число? - пробормотал я.

- Пятое июля, парень. - Человек в красном с белым посмотрел на меня с любопытством.

- Вчера было четвертое июля, День независимости? - спросил я.

- Ага, а завтра будет шестое июля.

Я уставился на него.

- А вы кто такой, черт побери?

Он весело засмеялся.

- Санта Клаус, парень. Сам-то ты откуда взялся?

- Издалека, - прошептал я. - Но... погодите, ведь до рождества больше пяти месяцев. Не торопитесь ли вы немного?

- Нет, парень, не откладывать же до последней минуты! До рождества осталось всего только сто сорок пять покупательских дней. Где твой рождественский дух?

- Вроде бы не ко времени, - сказал я, посмотрев на солнце. - А вы не расплавитесь в этом снаряжении?

Он покачал своей белоснежной головой.

- Нет, у меня индихолод. Работает на батарейке. - Он стукнул себя по животу.

- Что?

- Индихолод. Личный морозильник. Откуда ты свалился, парень? Несколько дней назад получили патент, институт, понятно. И продали акций на пятьдесят процентов больше. Вот это успех!

- Институт? - ошеломленно спросил я.

Санта Клаус посмотрел на меня подозрительно.

- Институт рекламы, понятно. Всякий, кто хочет продавать, проходит курс обучения. Я заплатил за это кучу денег. Зато зарабатываю на двести процентов больше. А теперь иди. Некогда мне с тобой болтать.

Я попятился. Колокольчик вызванивал свой будоражащий призыв: "ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ..." Монетки сыпались в котелок. В голове у меня вертелась дурацкая песенка: "Опоздал чуть-чуть к четвертому июля, зато поспел к рождеству..."

"ТИХАЯ НОЧЬ", - вещал громкоговоритель. "СНЕГ ИСКРИТСЯ НА ДОРОГЕ... СПИСОК ПОДАРКОВ ПРОВЕРЬ ДВАЖДЫ..." Тра-ля-ля-ля-ля...

Июльское солнце жгло нестерпимо. В воздухе стоял зной. Кто-то отпихнул меня, волоча большую кустистую елку...

- Такси! - закричали. - Такси!

Они проносились мимо с пассажирами, свертками, картонками. Я метался взад и вперед по тротуару, потонув в море голых рук и ног.

- Такси! - кричал я в отчаянии.

Наконец, одно затормозило у обочины. Я пробился к дверце, открыл ее и плюхнулся на заднее сиденье. Мир сошел с ума, но меня ждет Джин и сто пятьдесят тысяч долларов.

Я наклонился и сказал шоферу адрес. Потом в полном изнеможении и растерянности откинулся на сиденье. Такси отъехало от обочины.

СССЗЗЗ-3-3! "ПО-КУ-ПАЙ! КУПИ!"

Я открыл глаза. За спиной водителя осветился большой экран. Пляшущие разноцветные крапинки напоминали капли воды на горячей масляной сковороде. Музыка фыркала и шипела.

"ЗАЧЕМ ЖАРИТЬ, ПАРЕНЬ?" Началась песня. Я вздрогнул. "К ЧЕРТУ ГАЗ! ПОЛЕЗЕН ХОЛОД! ИНДИХОЛОД! ПУШИСТ, КАК СНЕГ!" Пляшущие крапинки превратились в медленно падающие снежинки. СЗЗЗЗЗ-3 ПППП "ПОКУПАЙ! КУ-ПИ! ЗАЧЕМ ЖАРИТЬ?.."

Я принялся дубасить в стеклянную перегородку. Шофер одной рукой наполовину ее раздвинул.

- В чем дело?

- Выключите! - крикнул я, задыхаясь. - Выключите!

- Что, спятил?

- Не знаю, - простонал я. - Выключите!

- Не могу. Автоматическая. У конторы договор. Никто не жаловался. А что, барахлит?

Я задвинул стекло перед самым его носом и забился в угол, закрыл глаза и стиснул руками уши...

Такси затормозило. Я открыл глаза и посмотрел в окно на идущую по улице женщину. У нее были стройные, длинные ноги, красивая, почти голая спина.

- Джин! - Я забарабанил по стеклу. - Выпустите меня!

Такси остановилось. Шофер повернулся ко мне, резко выключив счетчик.

- Тринадцать сорок восемь, - прорычал он. Я бросил ему десятку и пятерку.

- Сдачи не надо. - И выскочил из такси. - Джин!

Женщина не обернулась. Ее ноги под шортами цвета шартрез с алыми полосами отсвечивали белым. Они шагали по тротуару быстро, твердо.

Я поспешил за ней, прикидывая, не ошибся ли. Ведь Джин должна теперь быть на службе. Нет. Я не мог ошибиться!

- Джин!

Я побежал. Она не сбавила шага. Я догнал ее и увидел, что волосы у нее пламенно-красные, короткие, туго завитые. И снова во мне зародилось сомнение. Я поравнялся с нею. Да, это Джин, но что с ней произошло? Лицо у нее было застывшее, невыразительное, как те, что я видел в метро. Глаза не смотрели на меня. Сквозь отверстия в бюстгальтере, словно вторая пара глаз, глядели прямо вперед выкрашенные ярко-оранжевые соски.