Джеймс Ганн - Слушающие

Макдональд ответил не так, как ожидал Уайт:

- Гарантии нам дает простая логика, - спокойно произнес он. - Единственной вещью, заслуживающей передачи с одной звезды на другую, является информация, а верная выгода такого обмена значительно превосходит возможные выгоды какого-либо иного modus operandi*. Первая выгода - это известие о существовании во Вселенной иных разумных существ; оно само по себе добавляет нам сил и твердости духа. Затем - информация о чужой планете, как если бы

* Modus operandi (лат.) - способ действия.

мы держали на ней свои приборы или своих собственных ученых, только в больших масштабах и в самых различных направлениях. Наконец информация о культуре и науке, о знаниях и путях развития иной расы - вот какие неисчислимые богатства может принести нам такой обмен.

Уайт попробовал с другой стороны.

- А если это нас изменит? Мы встречались с проблемами культурного шока при столкновении высокой цивилизации с низшей. Из обществ, которых это коснулось здесь, на Земле, одни распались, другие попали в рабство, а те, что вышли невредимыми, обязаны этим изменению своей шкалы ценностей, позиции, поведения...

Макдональд смотрел на Уайта, словно прикидывая возможность понимания.

- Не думаю, чтобы вы считали эти условия настолько идеальными, что вас не обрадовали бы изменения.

Непонимание и контраргумент.

- Изменения в моем вкусе, - уточнил Уайт.

- Кроме того, - продолжал Макдональд, - упомянутые вами примеры касаются обществ примитивных или изолированных, которые не могли представить себе ничего лучше себя, даже ничего просто отличающегося...

- Как сказал однажды Карлу Юнгу некий шаман, - заметил Уайт, - мы можем вдруг остаться без мечты.

- Мы не настолько примитивны, - возразил Макдональд. Нам уже известно, что во Вселенной есть иные разумные существа, что они непохожи на нас, и все-таки жаждем общения с ними. Мы мечтаем о космических полетах и встречах, и все это поддерживается богатой литературой и опирается на легенды, полные летающих тарелок. Мы слушаем уже пятьдесят лет, и люди готовы услышать чтонибудь. Они психически созрели для установления контакта. Теперь они узнали, что с нами связались, услышали голоса и увидели один вариант расшифровки Послания.

Джон вновь приоткрыл дверь.

- Информация продолжает поступать, господин президент.

Макдональд взглянул на Уайта. Президент кивнул, и директор нажал кнопку. Первая сцена изображала полицию, атакующую толпу у святилища солитариан. Там, где в вихре дерущихся открывалось пустое пространство, видны были пятна на асфальте и тела, некоторые в мундирах. Люди непрерывным потоком текли из святилища, пытаясь прорваться сквозь толпу дерущихся... или присоединиться к ней. Макдональд включил звук загудело, словно далекий гром.

Вторая сцена изображала толпу поменьше на улице перед неоклассическим зданием, словно рвом окруженным климатизационным бассейном, который удерживал людей. Однако он не мешал им размахивать кулаками и кричать на каком-то чужом языке.

Третий, четвертый и пятый отрывки походили на второй, отличаясь от него лишь архитектурой зданий, цветами и покроем одежд, а также языком, на котором кричали. Кричали в основном на английском языке.

Шестой кусок показал им мужчин, женщин и детей, собравшихся вокруг какого-то человека в черном на темной вершине холма. Все они молча смотрели в небо, на звезды.

В седьмом отрывке мелькнуло что-то кровавое, размазанное по мостовой, как абстрактная картина. Объектив камеры двинулся вверх по стене соседнего здания и остановился высоко на бетонном карнизе.

Восьмую сцену заполняли машины скорой помощи, подъезжающие к приемному покою больницы. В девятой был морг, а десятая демонстрировала зрителям огромную пробку, образованную машинами и геликоптерами, пытающимися покинуть город...

Каким был бы Джон в мире, известном его отцу, в мире, существующем там, снаружи? Уайт знал, что подсознательно защищает Джона от этого мира. Джон не был отдан в жертву страсти и насилию, глупости и предубеждению. Уайт жаждал избавить сына рт страданий, пережитых им самим, от того вида горечи, которая даже сейчас перехватывала горло. И дело было не в добром сердце, а в плохо понятом чувстве, которое теперь оборачивалось против него. Он не пропускал к Джону даже основных реалий политики, тех компромиссови договоров, к которым политика вынуждает человека, если он не хочет, чтобы его сын испачкал себе руки. А может, он не хотел, чтобы сын узнал, что сделало кожу его отца такой черной? Быть черным - и без сына?

Уайт глубоко вздохнул. Он привык делать это, когда предстояло принять трудное решение, словно с воздухом втягивал в себя ситуацию, закачивал ее внутрь, туда, где рождались его решения. Вскоре ему придется высказаться, определить свое отношение к этому, спустить с привязи стихии, которые уже никогда больше не будут ему послушны.

- Похоже, - произнес он тихо, - что-то уже начинается религиозные выступления, может, даже религиозная война... или же что-то кончается.

- Люди реагируют так из-за недостатка информации, - сказал Макдональд. - Поговорим с ними. Они дезориентированы. Официальное сообщение и систематическая информационная кампания о Программе, Послании и ответе...

- Успокоят страхи, - закончил Уайт, - или еще более усилят их.

- Страх иррационален, и факты рассеют его. У капеллан нет возможности прибыть сюда. Передача материи - это просто сказка, кроме того, мы не можем представить себе двигатель, разгоняющий корабль до скорости света.

- То, чего не могли представить, - заметил Уайт, - в последние несколько столетий все чаще становилось правдой. А то, что считали невозможным в одном поколении, становится повседневным для следующего. Скажите, почему вы так настаиваете на ответе? Разве мало, что ваши поиски увенчались успехом, что вы доказали существование разумной жизни во Вселенной?

- Я мог бы объяснить это вполне рационально, - ответил Макдональд. - Есть много серьезных причин, важнейшую из которых я уже называл: общение различных разумных существ принесло бы неизмеримые выгоды и тем и другим, но, как вы, конечно, подозреваете, за этой рациональностью скрываются личные мотивы. Прежде чем наш ответ дойдет до Капеллы, я буду уже в могиле, однако хотел бы, чтобы моя работа не пропала напрасно, чтобы сбылось то, во что я верю, чтобы моя жизнь имела смысл. Вы ведь и сами хотите того же.

- Наконец-то мы дошли до принципиальных вопросов.

- Как обычно. Своему сыну и миру я хочу оставить какое-то наследство. Я не поэт и не пророк, не художник, не строитель, не государственный деятель и не филантроп. Единственное, что я могу оставить, это открытую дверь, открытую дорогу во Вселенную надежды и картины чего-то нового, послание, которое прибудет с другой планеты, кружащейся под парой чужих далеких звезд...