Евгений Прошкин - Твоя половина мира

Он подул на пальцы и разобрал обрывки. И взвыл. Листки были пустыми.

Форвертс опять ошибся, показал ему то, чего не будет . Но откуда же?.. откуда взялся текст записки? Тиль мог бы принять это за галлюцинацию – если б не жил в галлюцинациях с детства. Он привык видеть то, чего нет , но знал, что это или будет , или может быть . А письмо, которое он прочел аж два раза… этого письма по-прежнему не существовало.

Тиль добрел до ванной и сунулся под ледяной душ. Изумление иссякло, недоверие выдохлось, и он остался наедине с фактом: кто-то начал контролировать его форвертс.

Рухнув на диван, он полежал с закрытыми глазами, потом резко выпрямился и нашарил пульт.

Ему может прийти в голову что-нибудь еще. Снова – что-нибудь фальшивое. И оно толкнет его не в ту сторону… А не послушать форвертс нельзя, как нельзя сопротивляться страху или радости. Эти чувства управляют людьми.

С минуту Тиль сидел неподвижно – глядя в яркую дыру экрана и ничего в ней не видя. Ругнувшись, он переключил канал и заставил себя собраться.

Франтоватый старичок с тростью поскользнулся на собачьем дерьме и упал – попутно вырвал у какой-то дамочки торт и умудрился вляпаться в него холеной мордой… Разумеется, торт и дерьмо оказались одного цвета, что усилило комический эффект многократно. Миллионы граждан в Европе синхронно заржали.

Тиль и без форвертс догадывался: дальше будет то же самое. Много дерьма и много падений.

После очередного гэга пошла реклама – шампунь, таблетки от депрессии, персональные терминалы. Снова шампунь и снова терминалы. Контактные линзы в каплях от «Юни-Айз», печеночный паштет от «Глобал-Фудс» и подряд – четыре сорта пива. После пива – таблетки от мигрени.

Переключившись, Тиль попал на криминальные новости. Узнал о каком-то Филевском насильнике и вместе со всей Восточной Европой просмотрел десяток фотороботов Тиля Хагена. Подлинного среди них он не обнаружил – под его именем показали тот портрет из студенческого блога. Лицо было похоже, и даже очень, но чего-то в нем не хватало. Пожалуй, самого главного – сомнения. Этот человек был уверен, что утром побреется, отсидит день на работе, а вечером поужинает и ляжет спать. Он не подозревал, что от прикроватного коврика расходится множество реальных дорог – к находкам и потерям, а то и в никуда. И выбрать из них одну-единственную порой труднее, чем пройти сотню.

Новости сменились рекламой, и Тиль махнул пультом. Опять городская хроника, но уже без жути, сплошной позитив: скоро выборы мэра…

На площади, окруженной старинными кирпичными постройками, колготились какие-то люди – тысячи полторы, или около того. Репортаж снимали еще днем, конструкции временного помоста бликовали, и от этого возникало ощущение праздника. Сцену собрали правее от монумента – коренастого и чуть косолапого мужика в кепке. Что это за герой, Тиль не знал и не особо интересовался. В каждом городе были свои местные идолы – то немногое, что осталось после неизбежной унификации.

Женщина на трибуне говорила неторопливо и плавно, покачивая в такт рукой – монитор работал без звука. Тиль поднял пульт, но не смог нажать на кнопку – палец что-то удержало. Человек в толпе. Тиль подался вперед, чтобы разглядеть получше, но камера, как назло, приняла влево, и мужчина выпал из кадра.

Тиль приблизился к экрану.

Оператор даст второй «проезд», человек мелькнет еще раз, потом запустят другой материал. Не увидеть сейчас – значит не увидеть никогда.

Он даже не заметил, как начал пользоваться тем, что сам же истово проклинал. Не прошло и трех минут, а Тиль вновь обратился к своим способностям. Без них он чувствовал себя парализованным. Форвертс привычно выдал прогноз, и, поскольку передачу уже смонтировали, вариантов не было, – разве что выключить монитор.

То лицо непременно покажут, и Тиль его вспомнит. Но кого? Он мог увидеть… троих разных людей – в одном и том же месте, на одной и той же записи. Словно режиссеры приготовили несколько версий репортажа и сами не поняли, какую из них запустили в эфир… Но и в этом случае Тиль должен был знать , что за человек стоит возле помоста, между охранниками и секретарями, – ведь он уже знал , чем закончится и этот митинг, и вся предвыборная кампания. Женщина на трибуне выиграет.

Елену Родионову консультировал форвард. Позже обозреватели скажут, что она прошла по самому краю: драка в театре и появление перед журналистами с рассеченной губой. Для романтиков Родионова вступилась за постороннюю девушку, для циников – просчитала каждый шаг. В действительности она просто поверила, что странные поступки, которых от нее требовал форвард, – это и есть путь к победе. В итоге – невозможный, абсурдный для демократического государства рейтинг.

Тиль увидел даже цифру: семьдесят два и три десятых процента. Но кто это обеспечил, он до сих пор не представлял.

Панорама дрогнула и поплыла – ленточки-шарики, памятник, лотки с бесплатным мороженым, обаятельный сержант. В кадре возник угол помоста, рядом – секьюрити Родионовой и тощий, как штанга, референт. Сейчас…

На тумбе возле двери зазвонил гостиничный терминал.

Тиль присел перед экраном. Камера задержалась на монументе – комментатор погрузился в исторический экскурс.

Трубка не умолкала.

Тиль цыкнул и коротко взглянул на тумбочку. А когда вновь повернулся…

– …интересы честного налогоплательщика… – вещала кандидатка в мэры.

Оператор взял крупный план трибуны, все остальное оказалось отсечено. Тилю хватило бы и мгновения – дольше проскользнувший форвард в кадре не задержался, – но это мгновение он упустил.

Терминал звонил не переставая.

Взревев, Тиль вскочил на ноги и сорвал трубку.

– Что?!! Что вам надо?!

– Шестнадцатый московский, – раздалось в ответ. И сразу – гудок отбоя.

Постояв у тумбы, Тиль положил трубку и пошел за пультом. По шестнадцатой программе в Москве, как и в любом городе, вряд ли могли показать что-то интересное.

Музей, примерно этого он и ждал. На расписанных стенах – полотна в золоченых рамках. Все сливается и пестрит. Посетителей много. Группа туристов – аборигены по музеям не ходят – медленно и благоговейно движется вдоль ряда картин. Восхищены. В живописи не бельмеса, для них что масло, что акварель, что формат «jpix» – все едино. Однако ж покачивают головами, насыщаются прекрасным.

Сзади плетутся трое отставших – в толпе идти муторно, а сбежать неудобно. Разглядывают потолок, он тоже весь в росписи и лепных кудряшках. Один из мужчин останавливается и смотрит в объектив. Прямо Тилю в глаза. Смотрит. Долго. Растерянно. Будто и сам не понимает, как он тут очутился, зачем…