Сергей Кусков - Кто не верил в дурные пророчества

– Лет на сорок-пятьдесят, – ответил профессор.

– Почему столько?

– В таких странах, как наша, режим обычно меняется со смертью правителя. Сталину сейчас семьдесят. Сколько он еще протянет? С одной стороны, у него была бурная революционная молодость; с другой стороны, он с Кавказа, там живут долго. Ну, пусть еще лет двадцать, пусть даже тридцать. Дольше – вряд ли. Добавим запас еще лет десять-двадцать – я думаю, достаточно. Для нас за это время пройдет не больше часа.

– А в пространстве мы за это время сколько пролетим? Как за час или как за пятьдесят лет?

– Скорее всего, останемся на месте. Но точно я вам, Володя, не скажу, я еще не занимался этой стороной вопроса.

– Да-а… Ну ладно, все это семечки. Остается сущая ерунда – уговорить лететь с нами остальной экипаж.

– Насчет экипажа не беспокойтесь. Я на днях докладывал Юрию Михайловичу, и он со мной согласился, что ввиду новизны техники полет может быть опасным и экипаж надо сократить до минимума. Решили, что будет три человека: пилот, штурман и бортмеханик. Пилот – вы. Я могу сработать и за бортмеханика, и за штурмана, но предпочитаю штурманом.

– Почему?

– Потому что третьего человека даст Скворцов. Без его, как вы выразились, дятла не обойдется, тем более в этом полете. Когда в экипаже нет стрелка-радиста, переговоры с землей ведет штурман, и я не хочу, чтобы это был его человек.

– Алексей Иванович, если вы пойдете бортмехаником, то штурманом будет Савушкин. Его можно уговорить лететь с нами. А полетите штурманом – посадят бортмехаником Вяткина! Зачем нам такой подарок?

– Савушкин с нами не полетит, у него здесь семья, родня, и у жены тоже. Он их всех здорово подставит, даже если не исчезнет вместе с нами, а только даст себя уговорить прыгнуть с парашютом. А Вяткин один, никого он не подставит, да и сам, я думаю, выкрутится.

– Знаете, Алексей Иванович, вы как хотите, а я не хочу тащить с собой Вяткина.

– И я не хочу. Черт его знает, что он будет делать, когда узнает, куда мы летим. Мы его высадим. С парашютом. Он ведь прыгал?

– Как его высадишь? Он с оружием, а нас будут проверять металлоискателями. Мне свой "кольт" на борт не пронести.

– Насчет оружия не беспокойтесь, это я беру на себя.

– Что вы придумали?

– Не имеет значения, Володя. И вообще, надо собираться. Я вам говорил, что было несколько экспедиций в прошлое. Так вот, большинство тех, кто в них участвовал, уже исчезли. Просто исчезли, и все, я наводил справки. Другого шанса у нас не будет.

– Да-а, интересные дела, – сказал Марков. Вытащив из кармана пачку "Беломора", он повертел ее в руках и сунул обратно. – Алексей Иванович, а что, полет с этой штукой и в самом деле может быть опасным?

– Я думаю, не опаснее, чем ждать здесь, пока за нами придут.

Утром 13 января 1950 года майор Скворцов сидел за столом у себя в кабинете, смотрел на лежащую перед ним бумагу и до жути, до зубной боли не хотел оставлять на ней свою подпись.

Обычное полетное задание: взлет, полет на северо-запад к Качканару, Нижний Тагил остается слева, над Качканаром поворот направо, на северо-восток к Ивделю, перед Ивделем чуть влево, далее на север до железной дороги Воркута-Лабытнанги. Вдоль железной дороги на восток, связаться с Салехардом, навстречу поднимается "Ту-2", оборудованный радиолокатором и киносъемочной аппаратурой. Экипажи устанавливают зрительную и радиосвязь, поворачивают на юг и вместе идут назад практически по тому же маршруту. Ничего особенного, кроме того, что после поворота на юг профессор включает свою установку, и "Ем-12" становится невидимым для радиолокатора "Ту-2" и для станций слежения на земле; а для кинокамеры останется видимым – так, по крайней мере, уверял профессор. На подходе к Нижнему Тагилу установка выключается, самолет снова виден на экранах, а с "Ту-2" снимают на кинопленку решающие моменты. Вот так. А то, что экипаж сокращен до минимума, – так ведь на таком коротком маршруте второй пилот не нужен, стрелкам делать вообще нечего (в пулеметах и патронов-то нет), да и бортмеханику, честно говоря, тоже нечего делать. Все подписи собраны, остается его, Скворцова, и утверждающая подпись Главного конструктора; и экипаж, который уже ждет, пойдет через поле к самолету, готовому к вылету.

И все же был в этом какой-то подвох. Скворцов нутром его чувствовал, но не мог сказать, что это за подвох, и не мог отказаться подписывать, ссылаясь на нутро.

Щелкнув клавишей селектора, он сказал в микрофон:

– Вяткина ко мне!

Когда наконец появился Вяткин, в меховой куртке, в унтах, с парашютом, Скворцову казалось, что прошло уже минут десять, но, глянув на часы, он увидел, что доходит вторая минута.

– Слушай сюда внимательно. Я жду какой-нибудь гадости от Завадского. Не знаю, какой, но опасаюсь. Поэтому смотри в оба. – Скворцов выдвинул ящик стола и достал оттуда небольшую металлическую коробочку. – Это радиостанция. Последняя американская разработка, на каких-то там транзисторах, но прогрева не требует, включишь и сразу работаешь. Тумблер – включение, эта кнопка – прием-передача, антенна выдвигается вот тут. Настройка не нужна, частота одна. Радиус действия в воздухе километров семьдесят, на земле – от силы тридцать, но наши точки будут по всей трассе. Твою частоту будут постоянно слушать. Если что – сразу вызывай. Твой позывной – Кондор, отвечать тебе будет Архар. Архар-1, Архар-2 и так далее. При малейшем отклонении от нормального хода полета, при любом подозрении – вызывай. И если по обстановке, независимо от чего угодно, посчитаешь, что надо прыгать – прыгай. Маркова можешь не ставить в известность. Все. Повтори.

Вяткин повторил без запинки. Скворцов помолчал, потом сказал:

– Смотри в оба. Можешь идти. Стой! – Он с отвращением подписал полетное задание, протянул Вяткину. – Отдай там.

Вяткин вышел. Скворцов закурил, подошел к окну и посмотрел на часы. Он знал, через какое время экипаж выйдет и появится на поле, где его будет видно из окна, и они появились вовремя. Они шли через поле к самолету, освещенные январским солнцем: Марков, Вяткин справа от него, еще правее профессор, и даже отсюда было видно, что, несмотря на парашют и летную амуницию, это абсолютно штатский человек. Мелькнула пистолетная кобура на боку у Вяткина, порадовала глаз Скворцова.

– Ладно, голуби, вернетесь – никуда не денетесь, – вполголоса сказал майор, этой фразой почти успокоил себя и отошел от окна. Что бы ни придумал этот профессор, Кондор проследит.

И ни Скворцов, ни Вяткин не знали, что большая птица с красивым названием "кондор" – это, в сущности, южноамериканский гриф, и питается он падалью.

Они шли через поле к самолету, освещенные ярким январским солнцем, в ногу и почти что шеренгой; не нарочно, конечно, а само собой так получалось, только профессор отстал на полшага. У самого самолета строй сбился, Марков первым полез в кабину по алюминиевой лесенке, Вяткин и Завадский стояли и смотрели снизу, потом полез профессор, а бортмеханик последним.