Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга вторая

— От крови родной ты отрекся!

Жалит усмешка, да только ж за что? Подойти, как на цыпочках переступая, как по стеклу идя, натертому маслом! Вплотную подойти. С высоты своего роста смотреть, схватить за плечи, не удерживая силы, вцепиться пальцами в плоть, встряхнуть, словно помогло б это очнуться.

Пришелся удар кулака под дых, под самую диафрагму. Словно из железа кулак, и тяжел и тверд. Да еще прибавляет сил нерассуждающая темная ярость.

Отступить, уходя от второго удара, нет желания быть мишенью, но и уйти нельзя, не объяснив. И лети все в тартарары, только оборвать безумие это он должен!

Что это? Как это? Почему, как глупые мальчишки, которым в голову ударила ярость, катаются вместе в пыли? И берет верх в схватке Ордо. Нет сил собраться, наполнить себя яростью, бить в полною силу. Да и нельзя. Еще убьешь ненароком. Не простит этого Судьба! Сам себя не простит.

И словно во сне, поверх всего это безумия небо — высокое, синее, и стелется меж землей и небом визг Лаэйллы. И отчетливы как никогда — ветви, тянущиеся в небо, холод земли под лопатками, колыхание трав.

Углом глаза заметить движение, тень, метнувшуюся к ним. Гибкая фигура, налитая силой и злостью. Сверкнул холодный блеск стального зуба, зажатого в руке. И словно во сне тянутся мгновения. И миг узнавания горек. Как все это лучезарное, яркое утро. Как высокий небосвод.

Илант!

Дождался-таки мига своего торжества. Не бросает слов на ветер.

Только как горько это, как больно!

Вздохнуть, забыв о боли в подреберье, про разбитую скулу и губы! Вздохнуть, как когда-то у подножия трона, не желая сдаваться и признавать поражение.

Из последних сил умудриться скинуть с себя Ордо, накрывая своим телом, закрывая от холодной блистающей стали, от клыка кинжала, принимая удар на себя.

Только дернуться невольно, чувствуя, как холодное жало входит в плоть, разрывая мышцы. Как скользит по ребрам. Благословение небесам по ребрам, а не под них!!!

23.

Кусать губы, морщась от боли, утонув в глубоком кресле. Исподтишка наблюдать за Ордо, стоявшим около открытого окна. А в кресле напротив — Илант, сидит, опустив голову.

— Дали небесные! — сорвалось с губ, опалило жаром. — Я надеюсь об Эрмэ, Аторис, ты говорил не всерьез?

Обернулся Ордо, обвел взглядом комнату, приблизился почти бесшумным шагом.

— Не знаю, — ответил-таки! Ответил!

Сел в третье кресло, так что бы видеть обоих. Потянувшись, стянул из вазы кисточку винограда, общипывая, забрасывал ягоды в рот.

Сказать бы "ты эту затею брось". Но как тут скажешь? Только повернуться, устраиваясь поудобнее, так, что б не тревожить свежей, только что обработанной, раны.

— Больно? — спросил Илант, вскакивая на ноги….

— Сиди, чудо….

Переведя взгляд, посмотреть в лицо Ордо. Нет, до сих пор так и не понял, не догадывается даже, почему прикрыл его собой. Правда ярость ушла. Теплится в глубине глаз светлячок благодарности.

Ничего, ненадолго. И ведь видно, что собственная благодарность Ордо в диковинку. Что если б мог — скрутил ей голову, как куренку. Привык ведь уже — не верить. Ненавидеть и презирать.

Только улыбнуться побелевшими кончиками губ. Отмахнуться от заботы Иланта.

— Ты лучше иди, вина принеси. Мститель….

Вновь посмотреть на Ордо, кусая губы.

— Дурак ты, Аторис, — заметить с ехидцей.

Усмехнулся Ордо.

— Интересно мне, кто тут больший дурак, — ответил с издевкой, — Ты чего на нож полез? Жить надоело?

— Тебя пожалел, — ответил глухо. — Ради тебя Илант бы руки сдерживать не стал. Убил бы….

— Ну и убил бы, — спокоен голос, нет в нем сожалений. — Что такого? Все в жизни бывает. Ну а ты Рэну к рукам бы прибрал. Тоже неплохо.

Улыбнуться слегка. Больше глазами, нежели шевеля губами.

— Зачем ты бунт поднял, Аторис? Для чего? Столько крови пролил. Ненависть, как болезнь, и не одну душу ты в этот костер бросил. Помнишь, каким был Илант? Не меньше отца тебя любил. А теперь? Каждый день, да не по разу — «убью». Не о тебе говорю. Как жить ему с этим?!

— Не моя забота.

Только вздохнуть в ответ, прикрыть ресницами глаза, чувствуя, как уходят силы, как вгрызается в тело боль.

Ничего, не так страшно, когда болит тело. Когда болит душа — вот тут не стерпеть. Только ранят слова Аториса, как тот самый кинжал.

— Не твоя. — согласиться спокойно. — Тебе, похоже, все равно. Что б ни случилось — не твоя забота. Эх, Аторис. Когда-то ты таким не был.

— Когда-то и солнце светило иначе.

Легок тон, почти насмешлив. От кого набрался этого? Кто научил? Жизнь?

Посмотреть бы в самые глаза, словно извиняясь произнести "ни в чем я перед тобою не виноват". Только не скажет же! Никогда не скажет. Потому, как его вина. И не сможет забыть об этом.

— Мальчишка-то в чем виноват? Другие чем виноваты?

— А Вэйян?

Хороший ответ. Холодный. Чем бы ни жило сердце, поступки говорят о другом.

Улыбнувшись, стянул Ордо со стола вторую кисточку винограда. Выбирал виноградины, обрывая самые спелые, самые темные. И не спешила уйти с губ улыбка, такая хорошая славная, светлая. Словно бы все, что осталось в нем прежнего. Того, что наполняло сердце когда-то, давно.

— Ладно, шайтан с тобой, Аторис. Только на Эрмэ не суйся.

— Почему? Хочешь остаться в посредниках? — легок тон, почти смешлив. — В принципе, я не против. Плати и сговоримся!

— Дурак ты, Аторис, — произнести покаянно, устало. — Отец твой, что б тебя из Империи выцарапать душой поплатился… и жизнью. Ты же сам хочешь вернуться назад.

Удивленно взлетела в изломе бровь. Стрельнул темный глаз золотистыми искорками.

— Странно. Ты моего отца знал…. Чудеса….

— Знал, — ответить, боясь заглянуть в глаза. — Твоего отца вся Раст-Танхам знала. Да и Лига забыть не смогла.

— Ну и мне скажи, что б и я знал, — а у самого усмешка на губах. Бесенята в глазах. Ни волнения, ни тревоги. — А то кто не спросит, не знаю, что и сказать. Какого я рода, племени. Привык быть подкидышем. А тут, интригуешь ты, Дагги. Хоть посмеюсь.

Нет, не гаснет насмешинка. А гнева на него так и нет; усталость есть и сочувствие.

— Пятьдесят лет живу, а тут такая возможность!

— Напрасно грешишь на меня, что жену твою соблазнял, Аторис. Так уж получилось, не на тебя дети твои похожи. На деда. Ареттаром звали. Не слышал о таком?

Еще шире улыбка Ордо. Но не долго играла. Мелькнула, погасла. Странная оторопь в черных глазах.

— Врешь!

— Не вру, — тихо ответить, не пустив дрожь в голос, собрав волю в кулак. — Не вру, Аторис. Иди в «Каммо», кого хочешь — спроси! Им не веришь — спроси у Вероэса. Он-то знает. Лучшим другом певцу был. Спроси!

"Спроси!" Изо всех сил держаться, не отводя взгляд. Признаться бы! Только что признанием этим изменишь?

— Стало быть, и Вероэс это знал?