Рэй Брэдбери - Сборник 12. На посошок

— Да, — пробормотал Конуэй. — Эти люди когда-нибудь встречаются друг с другом?

— Разве что случайно.

— И где же?

— Кошка бродит во дворе — посиди-ка, мышь, в норе, понимаешь? Они не хотят встречаться! Подобный накал страсти могут выдержать разве что телефонные провода! Прислушайся получше.

Безумный хор исступленных голосов. «Да, да. Еще! О да, да!»

— Любишь яблочки? — не унимался Смит. — Прямо из рая. Торговая фирма «Змей и компания». Ночная такса. Виртуальный рай, как ты сам понимаешь, стоит недешево.

— Постой! — оборвал его Конуэй.

— Остановиться? Подольше растянуть удовольствие для твоего ненасытного паха? Или ты хочешь не спеша приползти на карачках и со слезами поблагодарить своего грешного друга?

— Я хочу убить тебя.

— Я увернусь быстрее, чем ты выстрелишь. Возвращайся на линию. Оставайся под крылышком Ночной Семьи. Чао!

Щелчок. Смит отключился. Ворвался ураган лихорадочных голосов, сжигавших его мозг. Тяжелое дыхание. Он огляделся. Огонь его горящих щек освещал стены.

Брошенная на пол трубка вещала задыхающимся шепотом что-то, невыразимое словами, пока Конуэй пошатываясь двигался к постели.

Едва Конуэй лег на кровать и прикрыл глаза, он услышал, как вдалеке звякнула металлическая крышка дренажного люка: подняли и вновь опустили.

Он поднял голову с подушки и посмотрел в соседнюю комнату. Норма стояла, прижав к уху телефонную трубку, крепко зажмурив глаза, как от боли, затаив дыхание и покачиваясь, и слушала, слушала… Он хотел было позвать ее, но в этот момент она схватила телефонный шнур и, так и не открывая глаз, вырвала его вместе с шептунами из розетки. Двигаясь как сомнамбула, она направилась к двери ванной. Конуэй услышал, как Норма высыпала всю упаковку аспирина в унитаз и трижды спустила воду. Потом подошла к постели и, немного постояв, забралась под одеяло.

Прошло еще несколько минут. Она легонько коснулась его локтя и прошептала. Прошептала!

— Ты не спишь?

Он молча кивнул головой в темноте.

— Обними меня!

— Как грустно в такое время года разбирать чердак, — сказала мисс Элизабет Симмонс. — Не люблю октябрь. Не нравится мне, как деревья становятся голыми, а небо каким-то выгоревшим. — Она в растерянности стояла возле лестницы, нерешительно поворачивая седую голову то в одну, то в другую сторону. — Ничего не попишешь — придется вырвать сентябрь из календаря…

— А если я оставлю его у себя? — спросила племянница мисс Симмонс, маленькая темноволосая Джульетта, держа в руках вырванный месяц.

— И что же ты с ним будешь делать? — поинтересовалась мисс Элизабет Симмонс.

— На самом деле он не кончился, он никогда не кончится. — Маленькая девочка подняла листик над головой. — Я помню каждый его день.

— Он закончился, еще не начавшись, — промолвила мисс Элизабет Симмонс, поджав губы и уставившись серыми глазами в пространство. — Что до меня, то я вообще ничего не помню.

— В понедельник я каталась на роликах по Шахматному парку, во вторник ела шоколадный торт у Патрисии Энн, в среду получила восемьдесят девять баллов за диктант. — Джульетта спрятала листок в карман блузки. — Это было на этой неделе. На прошлой неделе я поймала в ручье рака, качалась на лиане, поранила руку гвоздем и свалилась с забора. Всем этим я занималась до прошлой пятницы.

— Хорошо, когда кто-то чем-нибудь занимается, — вздохнула Элизабет Симмонс.

— Я и сегодняшний день запомню, — продолжила Джульетта. — Сегодня дубовые листья начали желтеть и краснеть.

— Ну а сейчас иди поиграй, — сказала старая женщина. — Мне нужно поработать на чердаке.

Тяжело дыша, она взобралась наверх. Запахло плесенью.

— Я собиралась заняться этим еще весной, — пробормотала она. — А теперь уже и зима не за горами, и не хочется думать, что я так и не справилась с этой грудой хлама.

Она мрачно рассматривала чердак. Растрескавшиеся деревянные брусья, паутина, тяжелые побуревшие сундуки, стопки старых газет.

Она открыла грязное оконце, выходившее на яблоневый сад. Пахнуло осенней свежестью.

— Эй там, внизу! — крикнула мисс Элизабет Симмонс и принялась выбрасывать во двор старые журналы и пожелтевшие от времени газеты. — Не таскать же их, в самом деле, по лестнице, — прибавила она, с натугой просовывая в окно охапки утиля.

За газетами последовали старые манекены с проволочной арматурой, птичьи клетки и пыльные потрепанные энциклопедии. В воздухе поднялась пыль, закружилась голова. Она присела на старый сундук, посмеиваясь над собственной слабостью.

— Боже правый, откуда здесь столько хлама! — посетовала она. — А это еще что?

Взяв в руки коробку с газетными вырезками, заметками и некрологами, она высыпала ее содержимое на крышку сундука и порылась в нем. Помимо прочего она обнаружила странички старых календарей, скрепленные в три аккуратные книжечки.

— Ох уж эта Джульетта! — фыркнула она. — Зачем только она хранит все эти календари?

Она открыла наугад страничку, на ней стояло: «Октябрь 1887». Возле некоторых дат были восклицательные знаки и приписки детским почерком типа «Ну и денек!» или «Вот это закат!».

Она принялась перелистывать маленькую книжечку плохо гнущимися от волнения пальцами. Поднеся книжечку чуть не к самым глазам, в полутьме чердака она с трудом разобрала на обороте: «Элизабет Симмонс, десять лет, средняя классическая школа, пятый класс первого уровня».

Похолодевшими руками листала она выцветшие страницы. Даты, годы, восклицательные знаки, красные кружки вокруг каких-то особенных дней. Ее брови недоуменно сдвинулись. Потом огонек в ее глазах погас. Она молча сидела на сундуке, уставившись в осеннее небо. Страницы календаря выпали из рук и лежали, пожелтевшие и выцветшие, у нее на коленях.

Взятое в красный кружок 8 июля 1889 года. Чем же был знаменателен этот день? 28 августа 1892 года, рядом синий восклицательный знак. Что это значит? Бесконечные даты, месяцы, годы.

Она прикрыла глаза, пытаясь взять себя в руки. Где-то внизу скакала по осенней лужайке маленькая Джульетта.

Через какое-то время мисс Элизабет Симмонс заставила себя подняться и подойти к распахнутому окну. Джульетта играла среди красных и желтых деревьев.

— Джульетта! — окликнула ее мисс Элизабет Симмонс.

— Тетушка Элизабет! Ты кажешься отсюда такой смешной!

— Джульетта, я хотела попросить тебя об одном одолжении.

— О каком?

— Милая моя, мне очень хочется, чтобы ты выбросила тот листик.

— Но почему? — изумилась Джульетта.

— Потому что такие вещи лучше не хранить. От них потом становится горько.

— Когда потом? И почему от них становится горько? Мне хочется запомнить каждую неделю, каждый месяц!