Стивен Барнс - Плоть и серебро

Как бы там ни было, имя Ангела навело меня на мысль. Я уже поставил себя как Избранника Господа, посланного править ими и спасать их. Мне нужен был проводник моей воли, которому я мог бы доверять. Какой лакей мог бы подойти лучше, чем Ангел-Хранитель?

Марши наклонился над Братом Кулаком и достал ; серебряные пластины на обрубленных руках остановились на расстоянии ладони от впалой груди старика.

Кулак облизал губы, не отводя желтых глаз от лица Марши. Он знал, что Марши протягивает руки внутрь него, и нематериальные пальцы прошли через плотную ткань сутаны, сквозь кожу, мышцы и кости, не замечая преграды. Он знал все о бергманской хирургии, о том, почему эти брошенные серебряные руки ничего не значат, хотя они и стали символом неверно понятой специальности — главное начиналось, когда их откладывали в сторону. Это был символ плоти и кости, которые приносит в жертву каждый бергманский хирург. Он знал, почему рука хирурга — это все, и почему Марши и его соратники добровольно дали свои на отсечение, и как первый разрез ампутации отрезал их от остального мира медицины. Он знал и многое другое, такое, чего не знало и о чем не подозревало даже руководство Института Бергмана.

Брат Кулак улыбался про себя. Он отлично знал, насколько он в этот момент уязвим. Быть может, Марши держит в руках его бьющееся сердце, и только Клятва, над которой Кулак смеется, не дает ему обратить это сердце в кусок мертвого мяса. Риск был небольшой, но восхитительный, а ирония ситуации — чистым наслаждением.

Боли он не чувствовал. Единственным ощущением было слабое успокаивающее тепло, мягко разливающееся по внутренностям. Он вернулся к рассказу о сотворении Сциллы, добавляя к этой минуте еще одно удовольствие.

— И я обратил Ангела, дочь Ани, в своего ангела. Я разрушил ее разум до основания и построил заново по своему проекту. Здесь тогда был доктор. Я заставил его имплантировать глаз, который позволяет мне видеть то, что видит она, подпилил и укрепил ее зубы так, что она может перекусить стальной лом — не говоря уже о руке или ноге — пополам, потом встроил ее в экзот моего наемника. Ему он больше был не нужен. — Он мрачно хихикнул. — Его кто-то отравил газом, как таракана, пока он спал.

Марши изменил позу. Его сверхчувствительные призрачные пальцы следовали вверх по запутанной нервной и циркуляторной системе пациента. К голове. К мозгу. Его лицо омрачилось, губы сжались.

Миметический рак формы V превратил грудную и брюшную полости старика в джунгли метастазов черным цветом распускающейся опухолевой ткани. Легкие. Печень. Селезенка. Желудок. Почки. И еще бесконечный список.

— Я превратил ее в совершеннейшего исполнителя и телохранителя. Она не верит , что она ангел, она это знает . Ее уверенность абсолютна и неколебима. И каждый взгляд в зеркало эту уверенность подтверждает. Кстати, это я татуировал ее лицо. Наиболее приятная форма изобразительного искусства, при которой страдает не художник, а холст. Ее преданность абсолютна. Она скорее не поверит своим чувствам, чем усомнится в моих приказах.

Он перевел дыхание. Уже несколько месяцев ему не хватало воздуха.

— А что до имени Сцилла — это скрытая шутка, которую только я здесь мог понять. Когда она была готова, я ее испытал. Первые два задания, которые я ей дал, были просты. Сперва я велел ей убить доктора, который сделал из нее то, что вы теперь видели. Медленно и в особо кровавой манере. Потом я велел ей убить свою собственную мать.

Марши недовольно покачал головой. Одна из разновидностей рака формы V — сосудистая. Этот рак пробирается в структуру капилляров и вен пациента, заменяя здоровые клетки и имитируя их функции. Если их разрушить или удалить, наступит сосудистый коллапс.

Вот эта форма и развилась в черепе Брата Кулака. Мозг старого монстра был таким же гнилым и злокачественным, как и заключенная в нем мерзость. Удалить опухоль — и кровотечение начнется в сотне тысяч мест — буквально.

Пока Марши исследовал поражение, какая-то его ментальная подсистема слушала рассказ о невинной девушке, превращенной в чудовище, и скорбела за нее. Другая ощутила облегчение, что почти нет шанса выполнить это самоубийственное исцеление. Но более всего он чувствовал себя пожарником, который прибыл на место действия и увидел дом, который надо спасать, уже полностью объятым пламенем.

Брат Кулак не мог сдержаться, чтобы не похвастаться своим темным делом.

— Это надо было видеть. Шок и ужас на лице матери были, пожалуй, одним из самых утонченных зрелищ, которые мне приходилось наблюдать. Она узнала свое дитя. Она плакала. Она молила. Она выкрикивала имя Ангела, но для моего создания это все было пустым звуком. Сцилла разорвала…

Конец мерзкого описания поглотил гулкий удар, от которого содрогнулись стены, оглушительный, как гром от ударившей рядом молнии, глубокий и зловещий, как первая труба Апокалипсиса. Книги и безделушки полетели с полок, падая на пол.

И снова донесся удар, вызвав на этот раз каменный дождь и мучительный скрежет поддавшейся стали.

Брат Кулак смотрел мимо Марши, лицо его посерело, когда он увидел Сциллу в неровной бреши, где только что была броневая дверь.

Это зрелище могло внушить страх. Пыль поднималась вокруг нее, как клубящийся дым. Демоническое лицо свело в страшную маску ненависти. Ангельский глаз глядел на своего Господина с мертвой твердостью прицела, а другой глаз горел ангельским гневом и блестел непролитой ангельской слезой.

…нет… — оттолкнулся от этого зрелища Кулак, но голос оказался всего лишь надтреснутым свистом. Он попытался направить на нее пистолет, но на дороге стоял Марши. Кулак в отчаянии попытался отодвинуть его с дороги, но Марши не замечал его, весь сосредоточившись на невыполнимой работе текущего момента.

Кулак, — произнес пустой холодной голос Сциллы. Голос души, выжженной вакуумом. Она переступила через погнутую сталь и разбитый камень, бывшие когда-то тяжелой дверью, и под металлическими ногами хрустнули обломки. — Ты. Ты дьявол .

Сцилла медленно шла к своему создателю, размеренными, балетными шагами, и серебристый металл экзота переливался при каждом движении. Она будто пылала набранной мощью и целеустремленностью; лучистое, заостренное орудие возмездия, отлитое из серебра и пущенное в неостановимый ход. Она была красива, как бывает красива пантера, приближающаяся к добыче, — форма и функция, страшная грация, слитая воедино со смертоносным назначением.

Брат Кулак был не в том положении, чтобы оценить захватывающее совершенство своего создания. Панически дергаясь, он наконец смог навести пистолет на нее. Не тратя дыхания на предупреждение, он угрюмо навел ствол ей в лицо и спустил курок. Оружие рявкнуло и дернулось у него в руке, вырвавшись из слабой хватки.