Алекс Гарридо - Акамие, или Любимая игрушка судьбы

- Ах, вот оно что! - сообразил Эртхиа, разглядев толпящихся на берегу, да и в воде плещущихся и пляшущих нарядно одетых людей. - Осень началась!

До осени удо не забивают скот и не купаются в реке. Если искупаться накличешь грозу, а от нее в степи спасения нет. Часто молния бьет в одинокого всадника - разве можно подвергать путников опасности? Путник - он чей-то брат, или сын, или муж. Этот запрет соблюдается свято.

Но в первый день осени все купаются и едят свежее мясо, и это великий праздник перед осенней перекочевкой.

- Это и мой праздник, знаешь? - сообщил Эртхиа коню. - Поедем: искупаемся, попируем!

И Руш пустился во всю прыть.

Подъехав ближе, Эртхиа разглядел, что это становище рода Черной лисицы, и ему пришла в голову веселая мысль. Он достал платок и завязал им разгоряченное лицо по самые глаза.

Праздник был в разгаре. Как раз шло состязание певцов, игравших на тарах и выводивших немыслимые трели высокими голосами. Эртхиа спешился, взял дарну и направился прямо туда.

Гость есть гость, а на празднике гость - радость вдвойне, и мало ли почему люди прячут лица и одеты не по-нашему. Эртхиа поприветствовал окружающих на языке удо и по всем правилам, сообщил, что здоров и он сам, и его уважаемые родственники. Это были не праздные распросы: человек, приехавший издалека, мог принести с собой болезнь. Бывало, целые становища вымирали из-за гостя. Но Эртхиа весело и уважительно успокоил хозяев, и ему дали место в круге.

Он сел в середине, прижал дарну к груди. До покалывания в пальцах он любил ее стройное тело и звонкую душу. Дух захватывало при мысли, что судить его игру и пение будут не только замершие в предвкушении удовольствия кочевники, но и прежний владелец дарны - издалека, оттуда...

Эртхиа почтительно обнял дарну - и не устоял, и вспыхнула страсть, и растаял рассудок, и он ударил по струнам лучшими движениями, и перебрал все лады, и вернулся к первому ладу, и будто со стороны услышал свой голос стрижа, бросившегося в полет...

Его приветствовали криками, окружили, хлопали по плечам, по спине, тормошили и гладили, и он обнимался со всеми, и благодарил, и кланялся, и хлопал по спине и по плечам. Только окаменевшее лицо одного молодого кочевника привело Эртхиа в чувство. Их взгляды на миг встретились - и тот вздрогнул, опустил глаза, быстро отвернулся. Уходя на край становища, где собирались состязаться всадники, Эртхиа не раз обернулся. Молодой кочевник следил за ним испуганными,остановившимися глазами.

На ровной площадке очертили круг - пятнадцать шагов в поперечнике. Всадники въезжали в него по двое и начинали теснить друг друга, не нанося ударов ни сопернику, ни его коню, лишь толкая его грудью своей лошади. Побеждал самый ловкий, лучше владеющий конем, умело выполняющий повороты и обманные движения и остающийся в конце один в круге. Тогда к нему въезжал новый соперник, и все повторялось сначала. Пыль стояла столбом, мужчины теснились у самого круга, выкликая имена всадников, вовремя уворачиваясь и подаваясь назад, женщины стояли поодаль, вытягиваясь на носках и подпрыгивая, чтобы лучше разглядеть, а дети носились, прыгали и вопили где попало: праздник! Эртхиа узнавал многих, внимательно следил за борьбой.

В конце концов в круге остался последний, победитель, тот самый молодой кочевник, который приглядывался к Эртхиа. Толпа взорвалась криками:

- Урмджин! Урмджин!

Эртхиа кричал тоже, но поднес к губам свисток, и очень скоро Руш аккуратно, но уверенно проложил к нему путь сквозь толпу.

Победитель еще красовался в круге, горяча коня, когда толпа расступилась и пропустила нового соперника. Увидев его, Урмджин побледнел, но отступать было невозможно.

Ах, как плясал и крутился, как уворачивался Руш, пропуская мимо самые сильные толчки, подставляя косо бок, и тут же, развернувшись на пятачке размером с платок, кидался вперед и толкал. Конь под Урмджином был силен, и ловок, и хорошо выучен, и, будь Эртхиа на Веселом, кто знает, как закончилась бы эта схватка. Эртхиа понимал это и сам. Недаром он всю дорогу учился понимать и направлять Руша, а также чувствовать моменты, когда конь не нуждается в его указаниях. Это был чудо, а не конь. Эртхиа нарочно покинул пределы Хайра не через Черные врата, а через соседний перевал путь, нелегкий и в лучшее время года. Там он научился отпускать поводья и доверяться Рушу, оставлявшему далеко позади горных коз и серн, стремглав поднимавшемуся на почти отвесные склоны и не замедлявшему хода, спускаясь с них, находившему опору там, где, казалось, и ногу некуда поставить, - и перелетавшему пропасти с легкостью большекрылой птицы.

И Урмджинову коню было с ним не тягаться. А может, они поспорили бы еще, но всадник сам спрыгнул с коня, едва не попав под копыта Руша, упал на колени.

Эртхиа не был готов к такому. Он тоже спешился и подошел к Урмджину, не сознавая, как выглядит его завязанное пропылившимся платком, испачканное лицо с горящими глазами и нахмуренными бровями.

- Я одного знаю, кто так сидит в седле! - с суеверной дрожью в голосе воскликнул Урмджин. - Одного, кто так поет. Но он мертв. Не дух ли ты?

Озорная муха укусила Эртхиа под ребра - у него было достаточно времени, чтобы понять, и простить, и пожалеть несчастного Аэши. Времени, проведенного в долине Аиберджит, времени, которое ни вспомнить, ни забыть. Но муха есть муха - летит, куда не зовут, кусает, когда не просят.

- Дух, - важно ответил Эртхиа, кивая головой. И сорвал с лица платок.

Тишина пала вокруг. Только фыркали кони и смеялись бестолковые мальчишки.

И Аэши сказал со слезами на глазах:

- Если ты, мой господин, дух, то ты дух мщения. Я виноват, и я не прошу тебя о прощении, потому что и сам я никогда не прощу себя. Мой разум был помрачен, ревность и глупость пожрали мой мозг. Возьми мою никчемную жизнь и позволь мне служить моему господину в Небесной Степи!

Эртхиа онемел. Так, не говоря ни слова, он и кинулся к Аэши, и обнял его, и плакал вместе с ним, убеждая, что Аэши не причинил ему вреда, что все обратилось во благо, что он не дух, а живой и счастливый Эртхиа, и что больше всего он радуется этой встрече и тому, что может утешить своего верного друга.

Потом они торжественно окунулись в Тирлинэ и как побратимы-анды вместе сидели за праздничным угощением, рассказывая друг другу обо всем, что с ними было после той злосчастной свадебной ночи. Об одном просил Эртхиа: ничего не говорить ему о его семье.

Глава 33

Первым делом Эртхиа отправился на базар. У коновязи он кинул поводья на спину Рушу и сказал:

- Подожди меня здесь.

Руш, не вполне одобрявший нрав и повадки нового хозяина, ухватил его за ухо мягкими губами, мол, не очень там, и Эртхиа пришлось долго вытирать ухо краем головного платка. Он погрозил Рушу пальцем и ушел совершенно довольный.