Роберт Хайнлайн - ИМЕЮ СКАФАНДР - ГОТОВ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ!

Инструментов у нее не было никаких, даже простой булавки. Чтобы раздобыть материалы, ей предстояло пробраться в комнаты, которые я назвал бы электронными лабораториями — они, разумеется, мало напоминали верстак в мастерской, где я возился с электроникой, но движение электронов происходит по объективным законам природы. Если электронам суждено делать то, что от них требуется, то компоненты оборудования будут очень похожими, кто бы их ни сделал: люди, червелицые или соплеменники Мэмми.

Итак, эти помещения походили на лаборатории, к тому же очень хорошие. Многое из оборудования было мне незнакомо, но, думаю, что разобрался бы в нем, если бы мне дали на это время.

Мэмми провела в лабораториях несчетное количество часов, несмотря на то, что доступ туда ей был сначала строго запрещен. Хотя ей и разрешалось свободно ходить почти по всей остальной территории базы и находиться без присмотра, вдвоем с Крошкой в отведенных им помещениях. По-моему, Червелицый боялся своей пленницы, не хотел наносить ей ненужных обид.

Она сумела открыть себе дорогу в лаборатории, играя на алчности червелицых. Народ Мэмми умел делать многое, чего не умели делать они — различные приборы и остроумные приспособления, облегчающие работу и жизнь. Начала она с невинных вопросов, почему они делают что-нибудь так, а не иначе, другим, более экономным и рациональным способом? По традиции или в силу религиозных соображений?

Когда ее просили объяснить, что она имеет в виду, Мэмми демонстрировала беспомощное неумение сделать это и извинялась, что не может сообразить, как лучше рассказать о таких пустяках, которые, вообще-то, куда легче смастерить самой и показать наглядно, чем говорить о них, Под тщательным наблюдением Мэмми допустили к работе. Первый же сделанный ею приборчик произвел огромное впечатление. Потом она сделала еще кое-что. И вскоре работала в лабораториях ежедневно, вызывая своими изделиями восторг червелицых. Работала Мэмми чрезвычайно продуктивно, потому что от производительности зависела сохранность завоеванной ею привилегии.

Но каждый сделанный ею прибор содержал нужные ей для себя детали.

— Мэмми прятала их в свой мешок, — объясняла мне Крошка. — Они ведь никогда толком не знали, что именно она мастерит. Она использовала четыре детали в работе, а пятую прятала в мешок.

— Мешок?

— Ну да. Она и «мозг» там спрятала, когда мы с ней бежали на украденном корабле. Разве ты не знал?

— Я не знал про мешок.

— К счастью, они тоже не знали. Они ведь тщательно следили за тем, чтобы она ничего с собой не вынесла из мастерской, а она и не выносила. На их глазах, во всяком случае.

— Слушай, Крошка, значит, Мэмми — сумчатое?

— Что? Ты хочешь сказать, как кенгуру? Не обязательно быть сумчатым, чтобы иметь мешок. Взять хотя бы белок, у них, например, защечные мешки.

— Верно.

— Вот она и прятала детали, а я тоже тащила, что могла. В часы, отведенные для отдыха, она возилась с ними в нашей комнате.

За все время, проведенное нами на Плутоне, Мэмми ни разу не сомкнула глаз. Часами работала она на глазах червелицых, мастеря им видеотелефоны размером с сигаретную пачку или еще что-нибудь этакое, а потом, когда полагалось отдыхать, трудилась у себя в комнате, зачастую в темноте, на ощупь, как слепой часовщик. Она изготовила две бомбы и маяк дальней связи.

Разумеется, подробности я узнал позже, а когда мы с Крошкой неслись по коридорам базы, она лишь объяснила мне на ходу, что Мэмми ухитрилась сделать радиомаяк и подготовила взрыв, который я почувствовал. И мы должны спешить, спешить и спешить изо всех сил.

— Крошка, — взмолился я, задыхаясь, — к чему такая горячка? Если Мэмми там, за дверьми, я хочу найти и внести ее, то есть ее тело, обратно сюда. Но, гладя на тебя, можно подумать, что нам установлен какой-то срок и ты боишься опоздать.

— Так оно и есть!

Маяк требовалось вынести наружу в определенный момент по местному времени — день на Плутоне продолжительностью с нашу неделю, — опять астрономы оказались правы, чтобы сама планета не экранировала его луч. Но у Мэмми не было скафандра.

Они обдумывали возможность выхода наружу Крошки — маяк Мэмми сделала так, что Крошке достаточно было установить его и включить. Для осуществления этого плана требовалось определить местонахождение Крошкиного скафандра, а потом пробраться туда, где он находился, и надеть его уже после того, как с червелицыми будет покончено.

Но скафандра они не нашли. И тогда Мэмми сказала мягко, мне даже кажется, что я сам слышал ясные, уверенные звуки ее пения:

— Ничего, деточка, я могу выйти и установить его сама.

— Что вы, Мэмми, нельзя! — запротестовала Крошка.

— Там же ужасно холодно!

— Я быстро управлюсь.

— Но вы же задохнетесь!

— Некоторое время я могу совсем не дышать.

На том и остановились. В определенных отношениях спорить с Мэмми было так же бесполезно, как и с Червелицым.

Бомбы были готовы, маяк тоже, сложилась благоприятная обстановка — червелицых на базе осталось мало, новых кораблей не ожидалось. Плутон находился в удобном положении для того, чтобы послать сигнал. И Мэмми решила, что пора начинать.

— Но она сказала мне, что если не вернется обратно через десять минут, то надеется, что я все же отыщу свой скафандр и сумею выйти включить маяк, если окажется, что ей это не удалось, — Крошка заплакала. — Она в-в-впер-вые призналась, что вовсе не уверена, что это ей удастся!

— Крошка! Прекрати! А что было дальше?

— Я дождалась взрывов и начала обыскивать те места, куда меня раньше не пускали. Но скафандра нигде не было, нигде! А потом я нашла тебя, Кип. Она там, снаружи, уже больше часа! — Крошка посмотрела на часы. — И у нас осталось всего двадцать минут. Если к тому времени не включать маяк, значит, все ее труды пошли прахом и она погибла напрасно! А ей бы это не понравилось!

— Где мой скафандр?

Червелицых мы больше не нашли, очевидно, дежурил только один, пока все остальные ели. Крошка показала мне герметичную дверь, за которой находилась их столовая, должно быть, бомбы там все разнесли в куски, потому что двери закрылись. Мы быстро пробежали милю.

Логичная, как всегда, Крошка закончила наши поиски как раз там, где находился мой скафандр. Там было больше дюжины скафандров для людей — интересно бы знать, сколько супа сожрали эти вурдалаки.

Ладно, больше им никого не съесть! Времени я не терял, а только крикнул: «Привет, «Оскар»! — и стал одеваться.

— Где ты пропадал, дружище?

«Оскар» сохранил отличную форму. Рядом с ним висел скафандр Толстяка, чуть, поодаль — скафандр Тима. Натягивая на себя «Оскара», я окинул их беглым взглядом, прикидывая, смогу ли использовать что-нибудь из их оборудования. Крошка тоже рассматривала скафандр Тима.