Дмитрий Поляшенко - Тени у порога

— Гинтас, я тебя люблю, — сказал Лядов.

Они пожали друг другу руки над столом. Вадковский тут же вскочил и сказал: «Будьте счастливы».

Лядов почесал затылок.

— Но на Камею садиться буду я, — сказал вдруг Трайнис.

— А то еще раздавишь нерегулярный феномен, — объяснил Вадковский.

Лядов некоторое время невидяще смотрел на них, подняв брови.

— Что? — очнулся он. — Посадка? Пожалуйста.

Он снова задумался.

— Авантюра, — загибая пальцы, сказал Вадковский, — вестерн, мылодрама...

— Или мыльная опера, — вскользь поправил Лядов, — или уж тогда мелодрама.

— Ага. Мяумуары.

— Гинтас, насчет посадки не боись. По рангу ты мой первый помощник. Так что если я свалюсь — ты на подхвате.

— Пусть предохранитель боится, — сказал Вадковский.

— Я боюсь не за нерегулярный феномен, — сказал Трайнис.

— За него пусть боится СКАД, правильно, — кивнул Вадковский.

— Я вообще ничего не боюсь. Я не хочу глупостей в дальнем космосе.

— Вроде семидесяти семи оборотов в тридцати трех плоскостях с винтом, синяком и последующим подергиванием, а? — подмигнул Вадковский.

Трайнис миролюбиво посмотрел на Романа и озабоченно покосился на свой напрягшийся бицепс.

— Ладно, — сказал Вадковский, выскальзывая из-за стола. — Подышу свежим воздухом.

С отсутствующим видом он пересек кают-компанию и по-турецки уселся перед раскрытым люком. Из черного круга со звездами вверху и мокрой освещенной травой внизу залетали мотыльки и начинали суетливо ползать по стенам. Вадковский встал и, придерживаясь за обрез проема, выглянул наружу. Радужно отблескивающие черные грани внешней обшивки покрылись стеклянными шариками росы. В черном призматическом панцире корабля разбилась на множество кусков Луна. Было очень красиво — оникс, обсыпанный алмазами.

— Полнолуние, — сказал Вадковский.

Он провел ладонью по влажной гладкой поверхности.

Лядов поднялся из-за стола:

— Внимание, экипаж. Предстартовая готовность. Центр, запрос на старт.

Роман быстро нырнул обратно в кают-компанию. На экране мелькнули фирменные титры космофлота, затем возник блок-стандарт диспетчерской.

— Цель? — спросил с экрана строгий мужчина в отлично сидящей форме диспетчера.

— Экзилис.

— Что-о? — удивился Вадковский.

— Тихо! — приказал Лядов.

— Маршрут?

— Прямой, свободный. Возвращение не определено. Все.

— Спасибо. Секундочку. Так... «Артемида», часовое окно старта вам гарантировано. Возвращение — общая очередь в зоне прибытия. Чистых звезд! Удачи!

— Вечной Земли, — откликнулся Лядов, мгновенно расслабившись.

Титры космофлота сменили блок-стандарт диспетчерской и исчезли.

— Ты что, не понимаешь, Роман?! — вскричал Лядов. — Камея же запрещена!

— Все я понял, не волнуйся, — сказал Вадковский. — Это так, с непривычки.

Он с интересом разглядывал Лядова.

Трайнис сказал:

— Капитан, мы не можем стартовать в несуществующем коридоре. Мы не можем прыгать к планете, не будучи уверенными, что в той точке пространства не окажется другой корабль. На такое нарушение я не пойду. Отменяй заявку.

— Гинтас, — спокойно сказал Лядов, — я все продумал. Мы начнем маршрутом на Экзилис. Выйдем из зоны ответственности диспетчера и сделаем маневр, сменим коридор. Аварийные старт и посадка допускают простое ручное управление. А какой корабль может оказаться возле Камеи? Она же запрещена. Для страховки я даже финиширую в аварийной зоне над самой планетой, там уж точно никого не будет. Только не начинай снова спорить, очень прошу!

Трайнис подозрительно спросил:

— Ты что, предвидел и такую ситуацию?

— Конечно, это же элементарно. — Взгляд Лядова похолодел, голова приобрела гордую посадку, лоб прорезала вертикальная морщина. — Я очень внимательно прочитал древнюю книгу о контрразведчиках. — Он вновь стал самим собой. — Экипаж! До старта три минуты. Режим полета — ходовой транзит. Бортовое расписание... никакого. По местам.

— Осторожно, двери закрываются! — заорал Вадковский, хватая каталог под мышку.

Все бросились вон из кают-компании. Это было традицией — принимать старт в своей каюте или на месте по расписанию.

Отверстие люка затянулось, превратившись в гладкую стену. Биоактивные стены салона бесшумно поглощали суетящихся мотыльков. Пол вобрал в себя наляпанные следы, крошки со стола и засверкал идеальной чистотой. На корабле не должно быть никаких бактерий, никакой заразы. Мало ли что случится в космосе, где нет всей мощи земной медицины.

Трайнис уселся перед экраном, вызвал пилотскую картинку. Мозаичное изображение расчерчивалось мнемограммами состояния и сферолинейными трасс-ориентирами хода. Гинтас опустил затылок на подголовник. Какую-то неуютность ощущал он и, чтобы от нее избавиться, покачался на амортизаторах кресла.

У себя в каюте Вадковский с каталогом повалился на круглый диван. На экране имел место общий обзор. Поглядывая на укорачивающуюся красную полосу в низу экрана, Роман наугад листал страницы.

Красная полоса исчезла, превратившись в растущую зеленую — корабль стартовал.

Вадковский отпихнул каталог и, утонув подбородком в подушке, стал с интересом смотреть на экран.

Океан черноты, с редкими огнями, ушел вниз. Полыхнула разгонная плазма. Неподвижные звезды заполнили экран. Созвездия дрогнули и поплыли. Во мраке вспыхнула ослепительно-белая звезда, бросившая в стороны два радужных дугообразных крыла. Удалившаяся Земля стала черным кругом в полумесяце зари. Корабль вышел из конуса тени. В углу экрана геометрически правильно — загнанные в ромб — пересыпались бенгальские огни — это засверкала зеркальная сетка станции «Соло». Гигантский энерготранслятор вдруг сместился и быстро уполз за рамку вместе с радужной зарей. Поле звезд перед Романом провернулось.

— Внимание, «Артемида»! — грянул незнакомый голос. — Вызывает диспетчерская служба. Вы нарушили расписание...

Вадковский вздрогнул и вжался головой в подушку.

— ...Немедленно займите свой коридор или сообщите причины маневра, — грохотал голос. — Уточните цель полета. Задержитесь на границе перехода. «Артемида», ответьте диспетчерской!

Вадковский не верил своим ушам.

— Черт возьми, — кто-то ругнулся в динамиках и звук пропал.

Зеленая полоса превратилась в растущую оранжевую и звезды на экране погасли. Они вошли в подпространство. На экране была сплошная чернота, но не космическая, — глубокая, а близкая, плотная, статичная, будто корабль завернули в глухую черную ткань. Вадковский перевернулся на спину и уставился в потолок.

— Эй, на диване, — раздался мрачный голос Трайниса.

Вадковский приподнялся над подушкой и тревожно посмотрел на видеофон.