Дмитрий Поляшенко - Тени у порога

Чуть больше года назад Лядов начал смутно слышать будущее, но был не в силах истолковать информацию, несущуюся по обратной стреле времени, и потому продолжал видеть условный, архетипический сон, говорящий лишь о масштабе и неотвратимости приближающегося события. Он воспринимал почти пустой несущий сигнал. Мотивация его действий шла через эмоциональный канал. Крупицы информации были им восприняты и истолкованы на самом примитивном уровне аналогий. Что-то произошло в будущем. Что-то небывалое, эпохальное. Лядов внезапно увлекается XX веком. Чем славен этот век? Это век-эпоха. Очень жестокий, очень талантливый, ни на что не похожий. Век-родоначальник многих не известных человечеству ранее направлений, надежд и потерь. Век-перекресток. Несколько раз в этом веке мир был на грани гибели, причем половину этих ситуаций человечество не заметило, случайно выбрав верный путь. То, что нас ждет, чем-то похоже на XX век, с его темпом и новизной и, видимо, с выходом человечества в космос, с этим сильнейшим потрясением основ цивилизации... Должен особо подчеркнуть: мы очень надеемся, что ассоциация с XX веком не связана с жесточайшими мировыми — или космическими — войнами.

Вадковский с тревогой припомнил пистолет, взятый Лядовым в поход. Славка действительно не взял с собой книгу про освоение космоса, а взял оружие! Но оружие на неизвестной планете нужнее книги. Только одна книга нам действительно могла пригодиться — «Справочник туриста».

Стараясь не пропустить ни слова, Роман перебрал в уме все предметы, что были в черной кожаной сумке. М-да, об искусстве нет и речи. Стоп. Ведь был же дневник поэта. Но самым дурацким образом дневник был уничтожен. Причем руками самого Романа.

Голос стеллармена продолжал:

— Стрела обратного времени сама по себе мало что может создать в прошлом. Индукция возникает при наложении реверсивного сигнала на подготовленную почву. Будущее не тащит за собой прошлое, оно с ним перекликается, но иногда слабым щелчком все же может перевести стрелку на пути состава всей цивилизации. В XX веке наука и технология подошли к черте, за которой мерещилось множество перспектив, но победила одна. Почему космос? Почему в этот период реверсивный феномен индуцировал цунами фантастики? Почему сотни писателей стали преломлять на страницах своих книг несущийся из будущего поток информации, прежде доступный редким провидцам, святым и полубогам? Настоящий фантаст никогда не писал о науке и технике, он писал о будущем и человеке. Вектор темы отзывался на ее источник. Разглядеть тени грядущего очень трудно, способности у всех разные, и некоторые смогли сделать это лучше остальных. Был и тот, кто воспринял информацию без искажений. Этот писатель мог стать звездным человеком за письменным столом на время создания книги, принимая необыкновенные ощущения, «постоянного сатори» за вдохновение. Вся образовавшаяся мощь временной трансформации ушла на фиксирование и истолкование теней грядущего, протянувшихся в наше время. Закончив роман, автор вновь стал обычным человеком. Никто так и не понял, что за книга влилась в общий поток. Даже сам автор. Для него, читателей и критиков все так и осталось художественным вымыслом.

Экипаж «Артемиды» застыл. Все глядели на экран по-разному. Лядов — с томительным ожиданием и нетерпением. Он, конечно, все уже понял. Трайнис — с отрешенной до незащищенности задумчивостью. С таким лицом садятся не за штурвал корабля, а на циновку в саду камней. А Вадковский сидел с ногами на диване и в который раз лихорадочно прокручивал в памяти сделанное им на командном уровне — не забыл ли чего. Он даже умудрился пропустить мимо ушей несколько фраз звездного человека.

Скрестив руки на груди, Витар рассматривал притихшую троицу. Огонек прыгал в его глазах, в уголках губ пряталась улыбка. Молчание затягивалось.

Вадковский ощутил движение, повернул голову. Лядов медленно поднимался с дивана. Несколько секунд он стоял как оглушенный. Взгляд его не задерживаясь плавал по экрану, взбирался на потолок, обегал стены. С видимым трудом Лядов сфокусировался на стеллармене. Ворочая слова как камни, севшим голосом проговорил:

— Значит, в какой-то из древних фантастических книг наиболее точно описано чрезвычайно важное событие, с которым человечество столкнулось бы через несколько сотен лет?

— Да, — сказал звездный человек. — Событие. Или целая эпоха.

— Откуда вы это знаете?

— Так должна действовать отраженная стрела времени.

— Это оно, — пробормотал под нос Лядов. Вскинул голову. — Но где же все эти книги?

Стеллармен посмотрел на Вадковского.

Роман поднялся, положил Лядову руку на плечо. Тот удивленно обернулся. Похоже, он давно забыл, что не один в кают-компании. Вадковский негромко начал что-то объяснять, уводя Лядова к выходу.

До Трайниса долетал мягкий, заботливый голос Романа:

— Не торопись... все подготовлено... времени у нас полно... читай, прислушивайся... там все, что смогли найти на Земле.

Лядов шел, склонив голову, и, казалось, не слушал.

Они скрылись в коридоре.

Трайнис бросил взгляд на экран. Витар был виден в полный рост. Он отошел от видеофона и стоял у самого окна на фоне гигантского медленно крутящегося туманного протуберанца, размывшего незнакомое светило. Рядом с ним стояла молодая женщина. Трайнис никогда раньше не видел звездных, если так можно выразиться, женщин. Но он сразу понял, что это одна из них. Гибкая фигура, длинные, просто зачесанные назад волосы крупными волнами сбегали по спине. Второй раз в жизни у Трайниса сама собой начала отваливаться нижняя челюсть. Кто там говорил, что стеллармены изуродовали себя, предали человечество, что, мол, они вообще не люди? Полная ерунда, если мне не врут мои глаза!

Женщина и Витар смотрели друг на друга молча, но летящие, дышащие эмоциями лица, скрытое стремление друг к другу, почти невидимое для посторонних, давали понять, что звездные люди отнюдь не молчали. В лице женщины что-то изменилось. Опустив ресницы, она повернула голову и, распахнув глаза, уперлась взглядом в Трайниса. Что-то горячее ощутимо коснулось лица. Трайнис отшатнулся, стукнувшись о подголовник, схватился за щеку. Его бросило в жар, дыхание сбилось, сильно застучало сердце. И тут экран погас.

Трайнис вскочил.

— Откуда шла передача?!

Экран покрылся стандартной технологической сеткой. Стремительно прыгая от точки к точке, начал формироваться маршрут видеоканала. Где-то через полтора десятка звеньев конец нового отрезка, начавшегося, кстати, в двадцати парсеках, не уткнулся в кружок со столбиком координат и пояснительным текстом, а запульсировал вопросительным знаком.