Линн Флевелинг - Тени возвращаются

Кто — то надел на него бранки — приспособление, подобное тому, что было на Теро, когда они оба были пленниками на том пленимарском судне. Точно так же выглядели и широкие серебристые полоски металла, охватывавшие запястья. Кто-то, видимо приняв его за мага, предпринял серьезные меры предосторожности.

Во всем остальном он был обустроен более или менее комфортно. Он лежал на узкой койке, закутанный в одеяла. Одежды на нем не было, что его обеспокоило, но больше никакого вреда ему, кажется, не причинили. Пока во всяком случае. Мардус и его некроманты когда-то также проявляли большую заботу об Алеке, пока это было им нужно. Как, чёрт возьми, удалось ему дважды попасть в одну и ту же проклятую ситуацию?

Он закрыл глаза. Припомнил засаду, и что-то черное и ужасное, стремительно надвигающееся на него, обволакивающее мертвенным холодом и нестерпимым зловонием. И крики Серегила…

Он снова запаниковал, гораздо сильнее на сей раз, потому что до него вдруг дошло, что он тут один. Он соскользнул с койки и, шатаясь, потянулся к окну, но цепь оказалась слишком короткой. Она позволяла слезть с кровати и встать рядом, но не более того. Он вернулся к койке и забрался на неё, чтобы попытаться глянуть в окно. Но всё, что удалось разглядеть — это натянутые канаты и части поручней, а за ними открытое море. Он не смог даже увидеть солнца, чтобы определить, который теперь час. Прохладный, пропитанный солью ветерок пробежался по его коже, покрыв руки мурашками. Он сел и одной рукой неловко натянул на себя одеяло.

Койка была встроена в стену — голые доски да тонкий матрац, набитый шерстью. В комнате не было ничего, лишь два небольших деревянных ковша на полке в ногах кровати. Из пустого несло мочой: он был, очевидно, предназначен под ночной горшок. В другой была налита вода. Он наклонился и подозрительно принюхался: вода вроде бы была чистой. Жажда победила осторожность, и он сделал небольшой глоток — всё на что был способен — пытаясь избавиться от металлического привкуса во рту. Продолжая бодрствовать, он старался не поддаваться страху, растущему у него внутри.

Где же Серегил? Одна и та же мысль пульсировала в его голове, не давая покоя.

Ему были слышны голоса матросов, разговаривающих где-то неподалеку, но из-за шума ветра и плеска волн он не мог разобрать ни слова.

Наконец, какие-то двое мужчин прошли мимо его окна, и Алек успел увидеть их темную кожу, длинные черные бороды в мелких завитках кудрей и край характерной полосатой одежды. Зенгати!

Он скатился по стене и замер, уронив на колени скованные руки; сердце бешено билось, теперь он окончательно понял, насколько ужасна была ситуация, в которой он очутился. Он все еще размышлял над этим, когда услышал в своей двери шум отодвигаемого засова. Беззащитный, он не двинулся с места, его единственным укрытием было одеяло, которое он поглубже натянул на себя. Дверь открылась ровно настолько, чтобы впустить юношу, почти мальчишку, тут же захлопнувшись позади него, и до Алека снова донёсся звук задвигаемого засова. Его посетитель — босой, одетый в длинную подпоясанную рубаху — принёс с собой большую деревянную миску. Он замер на несколько секунд, уставившись на Алека, затем быстро поставил миску так, чтобы Алек смог её достать и заторопился обратно, отчаянно колотя в дверь.

— Погоди! Скажи мне, где мой друг, — взмолился Алек, или вернее сказать, попытался это сделать. Слова едва можно было разобрать из-за пластины во рту. Мальчик громко закричал на своем языке, зовя кого-то, кто, видимо, ожидал снаружи. Алек не говорил на зенгати, но было ясно, что тот боится Алека, и вряд ли счастлив своими обязанностями. Как только дверь слегка отворилась, мальчик выскочил вон.

Алек наклонился к краю койки, чтобы рассмотреть миску, в которую было налито что-то вроде жидкого бульона серого цвета. Он не притронулся к ней, ограничившись водой, затем, кое-как переставляя скованные ноги, вернулся к стене, наблюдая за дверью и окном. Он попробовал оттянуть пластину на лице, но только едва не порвал себе рот. С браслетами дело обстояло не лучше: гладкие и без единого шва, они были, видимо, запечатаны магией.

Пленимарской магией, и это был невольничий корабль Зенгати. Ничего хуже этого придумать было невозможно.

Время шло, начало смеркаться. Судя по тому, как перемещались по стене тени, он предположил, что они держат путь на север. К северу от Гедре находились Скала и Пленимар. У Алека не было никаких иллюзий относительно того, куда они направляются. Стало совсем темно, но никто больше не появился, даже тот мальчик. Закутавшись в одеяла, Алек оставался на страже, следя за дверью, и борясь с отчаянным страхом за Серегила.

Он, должно быть, всё же заснул, ибо оказался застигнутым врасплох, когда дверь вдруг с грохотом отворилась, и каюта наполнилась людьми. Над ним нависли плохо различимые темные бородатые лица, и чьи-то грубые руки больно стиснули его. Кто-то принёс светильник. Ещё кто-то схватил его за брус между руками и резко дернув, повернул на бок так, чтобы его правая рука оказалась на крае кровати. Послышался лающий приказ, и несколько человек отошли, уступая место огромному мужчине, несущему маленькое железное клеймо. Руки ещё крепче стиснули грудь, ноги и плечи Алека, в то время как этот ублюдок, схватив Алека за запястье, прижал железо к внутренней части его предплечья.

Алек кричал, изрыгая проклятья, и бился, чуя, как запах горелой плоти наполняет его ноздри, но всё было напрасно. Не обращая внимания на его протесты, ему поставили клеймо и на левую икру.

Вскоре всё было закончено, и его снова оставили в покое, но то было слабым утешением. Ожоги мучительно болели, а со скованными руками он был лишён возможности улечься так, чтобы это причиняло поменьше боли.

Когда снова послышался шум отодвигающегося засова, Алек сжался в котмок. Высокая, закутанная в вуаль фигура мягко скользнула внутрь, неся с собой корзину и маленький светильник. Сначала Алеку показалось, что это женщина, но ступни и голые ноги, не прикрытые короткой одеждой, принадлежали мужчине. Его волосы были покрыты чем-то, наподобие сенгаи, и кусок простого муслина закрывал лицо ниже печальных серых глаз.

"Глаза ауренфейе", — подумалось Алеку, ещё до того, как человек опустил вуаль, позволяя увидеть своё лицо и широкий железный ошейник.

То был фейе, вне всякого сомнения, возможно чуть помоложе Серегила. Он задержался у двери, подняв свою правую руку, так что Алек смог разглядеть застарелый шрам на его предплечье. То был символ или какая-то буква, смысл которых Алеку был неясен.

— Каждый работорговец, отправляющий капитана, имеет свой собственный знак, — сказал незнакомец на ауренфейе, и звук знакомого языка чуть приглушил страхи Алека.