Станислав Коронько - Игрушка богов

Тимур подошел вплотную, коснулся его указательным пальцем. По овалу прошла рябь. Прямо как по воде. Тимур погрузил в эту лужу указательный палец, вытащил его. Сначала палец исчез, словно его отрубили, а затем появился вновь. Кожей он не почувствовал абсолютно ничего. Словно палец исчез не в каком-нибудь веществе, а в чёрном свете.

На всякий случай Тимур задержал дыхание и шагнул в овал.

Краткий миг темноты сменился желтым светом факелов. Их было двенадцать- по три на каждую стену. Они торчали из железных стаканов, приделанных к каменным блокам внушительных размеров. Дым от факелов поднимался к квадратным отверстиям в потолке. Очень ровно так поднимался, не тронутый ни малейшим дуновением воздуха.

Зал был небольшой, но не тесный. Окон не было. Потолок- высокий. Весь пол устлан красными коврами без узоров. У дальней стены- пустое деревянное кресло на каменном постаменте. Его спинка была обита красным бархатом. Так же как и широкие подлокотники, которые превращались в резные головы львов.

Тимур обернулся- овала, из которого он должен был появиться, позади не было. Как не было в стенах этого помещения ни намёка на дверь.

Тимур пожал плечами, опять взглянул на кресло. Удивленно моргнул. Наклонил голову к одному, другому плечу, обозревая кресло под разными углами. Странно, только что на нём не было никого, а теперь там сидит, положив локти на подлокотники и сложив ладони домиком, какой-то парень. И откуда он взялся? Не за креслом же прятался, в самом деле?

На вид таинственному юноше было никак не больше двадцати. Роста явно невысокого, телосложение субтильное- узкие плечи, худые руки с длинными пальцами, тоненькая шея. Лицо довольно приятное, с проницательными карими глазами. Длинные темные волосы, разделённые прямым пробором, обрамляли скуластое лицо с острым подбородком. Из одежды на нём были черные кожаные штаны, сандалии на босую ногу и сиреневая рубашка с широкими рукавами. Рубашка была заправлена в штаны, талию опоясывал узкий кожаный ремень с круглой серебряный пряжкой, кружевной воротник был расстёгнут, открывая верх костлявой груди.

Юноша кивнул. Мягким чистым голосом произнёс:

— Приветствую тебя, Игрок. Я- Эзекиль.

Тимур криво ухмыльнулся.

— Ну привет, Эзекиль. В моём сне мне только тебя и не хватало.

— Не придуривайся, Игрок. Ты уже должен был понять, что это не простой сон.

— Серьёзно? А какой же? Вещий?

Юноша подался вперёд, положил подбородок на пальцы, выпятил нижнюю губу. Спросил:

— Ответь мне, Тимур, что есть сон?

Тимур вытянулся по стойке смирно и отрапортовал:

— Процесс подсознания воплощающий желания личности в момент наименьшей активности тела путём замещения. То есть, когда человек испытывает жажду деятельности, удовлетворения каких-либо потребностей, во время сна мозг вводит сам себя в заблуждение, показывая себе картинки и сцены, где эти желания претворяются в жизнь. — Он сложил руки на груди, неуверенно закончил: — Ну… э… По большей части, примерно так и есть… Замещение и есть сновидение.

Казалось, Эзекиль был приятно удивлён таким ответом.

— Я гляжу, ты что-то знаешь и понимаешь в устройстве своей психической сущности.

— Да немного, — скромно пожал плечами Тимур. — Просто много читал, кое-что даже запомнил.

— Странно, почему же ты тогда продолжаешь упорствовать, отрицая искусственное происхождение среды, в которой мы сейчас находимся.

— Что же здесь странного. Я и не такие сны видел.

Эзекиль снял подбородок с пальцев, откинулся на спинку. Положил руки на подлокотники, вытянул ноги. Сказал:

— Ответь мне, Игрок, сколько времени прошло с момента твоего появления в этом месте?

— Минуты две, не больше.

— Чувство времени возможно в процессе сновидения?

— Если честно- не знаю, я не психолог. Но я думаю, что вряд ли.

Эзекиль довольно улыбнулся, кивнул. Скрестил на груди руки, закинул ногу на ногу, откинулся в кресле и уставился куда-то в пол перед собой.

Тимур ждал. Всё дольше и дольше. Прошла минута, две, три, но Эзекиль молчал и, по всей видимости, собирался продолжать так ещё долго.

— Эй, — наконец решился обратиться к нему Тимур, — может скажешь хоть что-нибудь?

— Почему ты заговорил со мной?

— Скучно стало…

Брови Эзекиля поползли вверх.

— Скучно? А разве можно скучать во сне? Разве не должны сны быть интересными, воплощать все твои желания, как скрытые, так и явные?

— По-идее, должны.

— Тогда почему тебе, Игрок, стало скучно? Это чувство плохо согласуется с процессом воплощения в жизнь твоих потребностей.

— Вообще-то да. Но видимо, таковы мои потребности на данный момент.

Эзекиль оторвал от подлокотника руку, сложил для щелчка пальцы. Спросил:

— А хочешь я тебя развлеку?

— Давай.

Щелчок… и зал пропал. Почти весь. Остались лишь кресло с постаментом и юноша. А под ногами оказались облака. По крайней мере, так показалось вначале. Через миг стало понятно, что облака- далеко внизу, лениво куда-то ползут. А сквозь них видны зелёные луга, вспаханные поля, рощицы деревьев, ленточка реки. Они совсем крохотные и чёткие, прямо как в великолепно выполненном макете с предельной детализацией. Там внизу видны тени от облаков, островки жёлтого света. Солнце- за спиной, только-только взошло. Небо- удивительно красивое. У горизонта пронзительно-синее, прозрачное, как горная вода, а чем ближе к куполу небосвода, тем темнее. Над головой оно становилось ночным, на нём ярко сверкали чужие звёзды.

Вид был изумительный. Таким можно насладиться лишь забравшись в стратосферу. Такой должен запомниться навсегда, стать частью человека, вечно преследовать его в сновидениях. Томить, пробуждать желание излить свои впечатления на бумагу. Неважно, словами ли, красками ли- просто запечатлеть виденное и поведать о нём другим. Пусть знают, что значит слово красота…

Тимур восхитился- нельзя находиться на высоте примерно пять километров и не чувствовать восторга, трепета и благоговения одновременно. А, если находиться там самому, не в кабине или салоне самолёта, и смотреть на мир не через толстое стекло кокпита или иллюминатора- просто захватывает дух. Тело распирает неописуемое счастье, хочется умереть прямо здесь и сейчас, потому что абсолютно ясно- второй раз такого не испытать никогда. И жить дальше тогда оказывается уже и незачем.

Через долю секунды восхищение сменилось ужасом. Инстинкт самосохранения заставил Тимура подпрыгнуть. Так высоко, как человек вообще способен. А затем, после приземления на отчего-то твёрдый воздух, ещё и ещё раз.

Щелчок пальцами- и под ногами Тимура, зависшего во время третьего прыжка с искривлённым от ужаса лицом, возникает красный ковёр уже знакомого зала. Стены, факелы и потолок вновь заняли привычные места. Откровенно веселящийся Эзекиль со своим креслом и постаментом тоже пристроились напротив.