Валентина Мухина-Петринская - Планета Харис

Профессор тяжело вздохнула.

— Не знаю, добьемся ли мы средств и людей на срочные поиски. Сомневаюсь. Но можно вменить в обязанности новой смене… под видом изучения Луны.

— Мне не поверят?

— Конечно нет! Пока они не дадут о себе знать.

— И меня не пошлют больше на Луну?

— Медицинская комиссия сначала спросит у тебя про зеленых человечков…

— Но ведь меня разнесло осколком метеорита на глазах Вики и Харитона.

— Харитон уже отрекся от того, что видел.

— Негодяй!

— Зачем же так, Кирилл! Он селенолог и хочет, не позже как через полгода, опять поработать на Луне. Он не закончил свои исследования.

— От вас я этого не ожидал.

Марфа промолчала, но тень прошла по ее румяному лицу.

— Еще раз спрашиваю, вы мне не верите? Вы нам не верите? Потому что Вика и ваш собственный племянник не откажутся… Яша не Харитон.

. — Будут лечить всех троих.

— Ответьте на мой прямой вопрос.

— Невероятно это все, Кирилл, — тихо ответила она, — и… пожалуйста, не хлопай дверью, Кирилл!

Я все-таки хлопнул дверью так, что зазвенели окна. Марфа Евгеньевна выскочила за мной в коридор.

— Кирилл! Не езди без меня к президенту, слышишь? Ты только навредишь себе. Сначала остынь.

Я круто обернулся к ней.

— Сколько времени вы даете мне, чтобы остыть? Учтите, что после бессонной ночи будет хуже…

— Ну хоть часа два. Идем, я тебе покажу новый отдел. Растительность в марсианских условиях…

— Хорошо. Показывайте новый отдел. Я только сначала свяжусь по телефону. Одну минутку…

Я вернулся к ее секретарше, профессор гневно ждала меня в дверях и попросила ее связать меня с президентом Академии наук… Мне назначили на четыре пятнадцать. У президента Казакова все рассчитано по секундам.

— Напрасно ты хочешь с ним говорить, — заметила Марфа и расстроенно махнула рукой.

Мы спустились по лестнице и перешли выложенный пластмассовыми плитами двор с мощным фонтаном посредине.

— Заправляет марсианским сектором матушка Харитона, — рассказывала на ходу Марфа, видимо решив переменить тему. — Она согласилась давать у нас консультации… два раза в неделю. С помощью Казакова, который обратился к правительству, удалось ее «временно» перетащить сюда, вместе с ближайшими помощниками и даже любимой лаборанткой. А консультации она теперь дает у себя, в Лесном Институте… два раза в неделю.

— Как вы любите насилие!

— Не дерзи! Озеленение Марса — работа первостепенного значения. Профессора Лосеву никто не сможет заменить. Понятно?

— Чего уж там! Как будто на Земле проблема преодоления времени полностью решена.

— На Земле когда-нибудь станет совсем тесно. К тому времени на Марсе должна быть создана атмосфера. Под куполами — это не жизнь. А с помощью растений — ну, и техники, конечно, — мы создадим атмосферу за полвека… А может, и за тридцать лет.

— Может, за десять? — съязвил я.

— Не знаю, за сколько, но создадим. Слушай, Кирилл, обрати внимание на лаборантку Лосевой. Она общая наша любимица. А Таисия Константиновна в ней души не чает. Ее звать Рената. Мы зовем ее девушка из Грядущего.

— Почему?

— Ты увидишь. Она удивительный человек! Ясная, цельная, добрая, умная и в высшей степени способная к восприятию красоты Мира. Словно и вправду пришла из Будущего. Мы, к сожалению, еще не такие. Хорошо, хоть знаем, какими мы хотим быть.

— Марфа Евгеньевна! Вы что же, хотите сказать, что в прошлом не было таких гармонических личностей?

— В темном прошлом, где жестокость поддерживалась равнодушием, где личность ставилась ни во что, — конечно, нет! После столкновения со злом личность дает трещину, как хрустальный бокал, по которому грубо стукнули…

— Это слишком грустно.

— Но это ведь так.

— Я не согласен с вами, категорически. Есть люди, подобные самому ценному хрусталю, который не дает трещин. Его можно разбить только совсем, вдребезги. И в памяти такой человек" остается, каким был, — неповторимым, тонким, прекрасным. Разве я не рассказывал вам об агрономе в Рождественском Ренате Михайловне Петровой? Все, что она хотела сделать для людей, она фактически сделала после смерти…

Марфа вдруг остановилась так внезапно, что я чуть не налетел на нее. Глаза ее округлились.

— Рената, о которой я говорю, тоже из Рождественского. Твоя землячка! Полностью ее имя: Рената… Михайловна… Петрова. Есть у вас такая? Ты ведь всех знаешь.

— Не помню, — почему-то замялся я, — может, и есть.

Мы вошли в кабинет Лосевой. Сердце мое гулко билось. Я заставил себя успокоиться.

Профессора Лосеву я знал давно, не раз бывал на ее лекциях, восхищался ею как ученым и как человеком и никогда не переставал удивляться, как у нее мог быть такой сын, как наш Харитонушка.

Таисия Константиновна собиралась идти в спецтеплицы вместе со своей лаборанткой. Обе только что примеряли новые скафандры (в теплицах была атмосфера, давление и температура, как на Марсе). При виде нас скафандры были отложены, нас любезно пригласили садиться. Затем, спохватившись, Лосева представила меня лаборантке.

…Почему мы так смотрели друг на друга, словно знали давно и встретились после долгой разлуки. «Наконец-то! — говорили ее глаза. — Я так долго тебя ждала. Вот ты и пришел. Долго же я тебя ждала!»

Это прекрасное лицо с трогательно доверчивыми глазами, ожидающими радости или чуда, я знал всегда.

Портрет висел у дедушки на стене. Юношеская любовь деда. Юношеская ли? По-моему, он любил ее всю жизнь. Много я о ней слышал. Многое понял, раздумывая над ее судьбой. Дед рассказывал о ней много доброго…

Конечно, эта девушка никак не могла быть той Ренатой, умершей задолго до моего рождения, но… какое странное, какое непостижимое сходство: имя, наружность, тот же душевный склад!

Я ни слова не слышал из того, что говорили обе профессорши. Я взял за руку Ренату и отвел ее в сторону.

— Вы из Рождественского?

— Да. О да!

— Мой дед Николай Протасович Симонов видел вас?

— Конечно. Я жила у него… в комнате, где…

— Где жила Рената его юности?

— Да.

— Как могло получиться… такое сходство? У нее ведь не было, по-моему, родных?

— Я вам расскажу все. Одному вам. Но не здесь.

— Где же?

— Где хотите. Может, придете ко мне? Николай… Протасович и Юра все знают. Вы тоже должны знать. Я ждала вас.

— Меня?

— Я хочу просить у вас совета. Со мной случилась очень странная история.

— Я приду к вам.

Мы договорились о встрече, я взял адрес и ушел, крайне взволнованный и испуганный за дедушку. Как пережил он эту встречу?!

Я где-то бродил по Москве, не помню где, но в четыре уже был у президента Академии наук.

Евгений Михайлович Казаков — профессор, академик, очень видный мужчина. Высокий, подтянутый, безукоризненно одетый, матовая кожа, насмешливые серо-синие глаза, седые, голубовато-серебристые волосы, волевой подбородок, высокомерный рот, маленькие руки, маникюр… Кажется, я злюсь. Он, без сомнения, очень крупный ученый. Лауреат Ленинской и Нобелевской премий за крупнейшие открытия в области геофизики. Но в ученом мире его не любят и говорят, что вторично его президентом уже не выберут никогда.