Ильдар Абдульманов - Царь Мира

— Помогите, — возмущенно сказал он.

Но никто не двигался. Подняв голову, главврач увидел то, что заставило весь персонал замереть на месте. Что-то вроде светящегося манекена стояло около операционного стола. И вдруг все исчезло — видение продолжалось секунды две, не больше. Эфэл, о котором все как-то забыли, опустился к телу и завис над его головой, принимая форму кольца.

— О Господи, — вдруг сказала впечатлительная медсестра. Тело Эдуарда Власова двигалось. Он шевелил пальцами рук, потом подтянул одну ногу, и тут же у него вырвался стон. Губы его зашевелились.

— У… ё… — произнес Власов, и Корниенко понял, что он хотел выругаться от боли. И тут же сам пришел в себя и вспомнил, что он главврач.

— Продолжайте наблюдение за параметрами больного. Он же после тяжелой операции, — сказал он властным тоном, к которому прибегал крайне редко.

Ассистенты и медсестры, получив установку, приступили к привычной работе. Через полчаса Корниенко убедился, что Власов находится в довольно тяжелом послеоперационном состоянии, но жизни его ничто серьезно не угрожает. Органы восстанавливали свою деятельность, сердце и печень уже функционировали нормально. Корниенко подумал было об энцефалограмме, но, взглянув на эфэла, решил, что лучше повременить — неизвестно, как эта штука или существо воспримет попытку установить датчики.

Тело Самарина Корниенко распорядился перенести в свободную палату, в тот же люкс, который должен был занять и Самарин-старший. Отправлять его в морг Корниенко не хотелось, и он решил подождать, пока не получит на этот счет какие-либо распоряжения. В конце концов, это был преступник или пострадавший, а значит, возможна экспертиза, вскрытие и прочее. Но несколько часов он потерпит, подумал Корниенко. Он поделился с Сергуниным своими соображениями, тот кивнул и поставил у дверей палаты, где лежал труп Самарина, одного из своих ребят. Сам подполковник пока тоже плохо себе представлял, что делать дальше. Он понимал, что расследовать нападение сейчас нет возможности. Прибегать к помощи местных органов внутренних дел ему не хотелось — не исключено, что это их рук дело. Одно было ясно — в устранении Власова заинтересованы какие-то силы, и, судя по наглости и открытости их действий, они рассчитывают на безнаказанность. На самом деле он несколько ошибался, оценивая их действия. В этом нападении было больше отчаяния и бешенства.

И все же самым фантастическим во всей этой трагедии оставалось то преображение, которое неожиданно для себя испытал Сергунин. Из серьезного порядочного семьянина и ревностного, умного, неподкупного служаки, каких уже почти и не осталось в МВД, он стал человеком, готовым служить только Царице и, если понадобится, отдать за нее жизнь.

Помощнику шейха Аль-Махди Уильяму Беллу не пришлось, выполняя поручение своего хозяина, мчаться на Ближний Восток, налаживать связи с профессиональными террористами, договариваться о конспиративных встречах и тому подобное. Во-первых, Лондон давно уже был облюбован бойцами ислама, во-вторых, на Белла работали деньги шейха — на них он мог нанять кого угодно, лишь бы цепочка посредников не могла вывести на хозяина.

Службе безопасности Шарафа, считавшей своим долгом отомстить Царю за смерть тирана, не составило труда найти двух исполнительниц готовящегося теракта, женщин-камикадзе, фанатично преданных делу ислама и лично вождю. Они должны были нести на себе заряды взрывчатки и взорвать их, приблизившись к Власову. Деньги Аль-Махди позволили значительно ускорить операцию, в которую были вовлечены даже силы международных организаций мусульманских экстремистов.

Белл знал, что террористки не подведут, пойдут на смерть, но все же предпочел подстраховаться. С помощью посредников он нашел человека по имени Махмуд Халиль. Это был палестинец, когда-то лично занимавшийся подготовкой терактов. Под старость лет он перешел к более мирному и безопасному способу зарабатывать деньги — изданию мемуаров, обучению боевиков. Однако за солидный куш Халиль решил принять участие в операции. Организовать покушение на Власова было несложно — охраны у него было мало, она не была достаточно профессиональной, а эфэлы не умели распознавать взрывчатку и на приближение женщин не должны были реагировать. Никаких особых сложностей не предвиделось. Однако Белл все же недооценил МИ-5 — британская контрразведка зафиксировала его активность и смогла выследить въехавших в страну женщин-камикадзе. Но МИ-5 не удалось выявить всю цепочку, и потому слежки за Халилем не было. По его плану привести в действие взрывные устройства должны были сами женщины, но на всякий случай их действия были продублированы. Дополнительные дистанционные радиоуправляемые взрыватели должны были сработать от сигнала, переданного самим Халилем.

Эдик не спал. Он полулежал, прислонившись к спинке кровати и прислушиваясь к боли, пронизывавшей ставшее незнакомым тело. Два эфэла кружили под потолком, еще один стерег вход в палату, четвертый подобно нимбу завис над головой Царя. Тепло, исходившее от него, постепенно заполняло тело, усмиряя боль.

Алина вошла почти неслышно. Она была единственной, кому эфэл позволил без разрешения войти в палату. И она была единственной, кого Эдик хотел видеть.

Она присела на кровать:

— Больно?

— Нет. Не очень.

— Я попробую помочь?

— Нет-нет, Алиночка. Нужно беречь энергию. Она нужна тебе. Меня лечит эфэл, этого достаточно.

Они посидели молча минут пять, потом Эдик сказал:

— Вот видишь, снова мы в больнице. То нас хотят убить пришельцы, то люди. Почему-то мы всем мешаем.

— Наверно, не нужно было все это затевать — Царь Мира, Царица…

— Хотелось, чтобы мы были счастливы. Мне так хорошо, когда ты рядом. А что бы нас ждало в этом городишке? Свары в театре, нищенское существование. Я не хочу, чтобы тебя что-то мучило.

— Не знаю… ты так резво все это начал.

— Мало времени, — глухо проговорил Эдик.

— Почему?

— Не знаю. У меня предчувствие, что нам не много отпущено времени. Ну, то есть мне, — торопливо поправил он сам себя, сбивчиво попытался смягчить сказанное, — то есть… Ну, чтобы мы были вместе… Нам… Это ненадолго, мне кажется.

— Глупости, — сердито произнесла Алина и, обвив руками шею Эдика, прижалась к его груди. — Так не больно?

— Нет, — ответил он, поглаживая ее волосы, — так хорошо.

— Не выдумывай. Мы вполне можем жить как нормальные люди и любить друг друга.

Эдик промолчал, но покачал головой: он знал, что именно этого они уже не могут себе позволить.

— Мы можем… — Она запнулась.

— А ты бы хотела, чтобы у нас был ребенок? — угадал Эдик ее мысли.