Ильдар Абдульманов - Царь Мира

Среди милиционеров стоял и Мацевич. Рот у него был приоткрыт. Много он понасочинял на своем веку, но эта штука была посильнее всех его фантазий.

Через пятнадцать — двадцать минут омерзительного и странного зрелища массового сумасшествия, за которым со страхом наблюдали жители соседних домов, театралы начали приходить в себя. И, как эпилептики после припадка, они чувствовали, что с ними произошло нечто постыдное, унизительное, но не помнили, что же именно случилось. О том, чтобы пойти на другой спектакль или получить деньги за билеты, никто и не заикался. Да и о каком спектакле могла идти речь, если большинство актеров испытали то же самое, что и они, и им было не до игры?

Мацевич был потрясен увиденным, но быстро пришел в себя. Срочно в гостиницу, и писать! Статья пойдет «на ура».

— Начнем с того, что тебя может подстрелить любой снайпер, — сказал Клюкин. — Эти штуки от пули не спасут. Сегодня они пока в шоке. Завтра опомнятся. Возьмут всех нас под колпак. Значит, нужна охраняемая резиденция, большая служба безопасности, ну, в общем, все, что имеют президенты. На то, чтобы это создать, нужна масса времени и средств. Собрать команду и не получить вместе с ней ни одного агента того же ФСБ — это вообще почти невозможно.

— Все это надо было заранее продумать, — сказал Калинин. — Сейчас придется действовать поспешно.

— Другого выхода нет, — нетерпеливо прервал его Эдик. — Надо делать то, что необходимо. Успеем — значит, успеем.

Эдик и трое друзей, составлявших будущую царскую свиту, сидели в маленькой квартирке Алины. Сама Алина готовила для них ужин.

— Сейчас нам надо составить список того, что мы завтра потребуем от правительства. — сказал Власов. — Первое — это резиденция.

— На повороте к Васильевску есть бывший санаторий ЦК, — сказал Клюкин. — Там отличные условия. Все пока еще сохранилось. Он практически автономный — своя котельная, подсобное хозяйство, высокий забор, шикарные комнаты. Мне кажется, это здание бы подошло — на первых порах, по крайней мере.

— Вообще-то я не собираюсь жить в России, — сказал Эдик. — Кстати, первое задание — это Илье — состоит в том, что нужно найти замок, настоящий старинный замок. На море.

— Я недавно видел по телевизору, такие замки есть в Шотландии, — сказал Илья. — Только они не пустуют. Как ты их собираешься получить?

— Это мои проблемы. Деньги на первое время мы потребуем от правительства, в качестве контрибуции. Нехрена было напускать на меня бронетехнику. Значит, так, кроме резиденции, нужны будут средства в здешнем банке и в Англии. Не знаешь, сколько может стоить замок?

— Понятия не имею, — сказал Илья.

— Ну ладно, узнаем у владельца, а деньги найдем. Еще нужно, чтобы остальные правительства узнали о нас от президента. Со всеми «художественными подробностями». Я не хочу каждому придурку доказывать, на что я способен. Слишком много энергии уходит на сжигание всяких БТРов, — хмуро сказал Эдик. — Итак, продолжаем список. Серега, пиши: «Известить другие страны о моей персоне и моих требованиях». Главное остается прежним — чтобы все и везде исполняли беспрекословно наши с Алиной желания…

— И вы говорите, что он хочет поселиться в Англии? — Угрюмый взгляд президента остановился на Асканове.

— Да. Мы должны известить все правительства других стран о его требованиях во избежание эксцессов.

— И вы предлагаете выполнить все, что он ни пожелает?

— Да, — твердо сказал Асканов. — Поймите, сейчас мы ему не можем противостоять, мы еще недостаточно его изучили…

— И уже потеряли десятки людей, — хмуро заметил президент, и Асканов понял, что его позиция принята.

— Да, как это ни прискорбно, — подтвердил он. — Я думаю, пусть он получит эти деньги и эту резиденцию, зато мы выиграем время. Пусть он сматывается в Англию, посмотрим, как смогут там разобраться с этой проблемой. А мы будем готовиться, изучать, копать под него. Не стоит пороть горячку. Есть еще некоторые факты, позволяющие утверждать, что эта женщина, которая сейчас с ним, Алина Воронина, тоже обладает способностями, которые могут быть весьма опасными — что-то вроде техники массового гипноза.

— Но это же позор… — начал было министр внутренних дел, но умолк под гневным взглядом президента.

Асканов устремился в атаку — он был опытным противником, уверенным в своей правоте.

— Гораздо больший позор — совершить еще какую-нибудь авантюру. Это не только подорвет репутацию президента, но может реально стоить ему жизни, — напомнил он.

— Ладно, пусть покуражится, — заключил президент снисходительным тоном. Самолюбие главы бывшей сверхдержавы было уязвлено, но этот тон — единственный контрвыпад, который он мог себе позволить. Право же, сейчас президент очень напоминал Кутузова, проигравшего сражение под Москвой, оставившего столицу на разграбление оккупантам, но силами историков ухитрившегося выдать это за проявление полководческого таланта.

Репортаж Комарова быстро разнесся по миру. Си-эн-эн показало его полностью. МИД России, выполняя приказ президента, известил подробно правительства всех стран, хотя средства массовой информации сделали это раньше. Если коллеги президента и почувствовали недоумение, то не выказывали это, политика приучила их к сдержанности. В конце концов, Власов никому не угрожал, не собирался захватывать ничьих территорий, не собирался диктовать политикам свои требования. А его мелкие капризы-желания можно было удовлетворять довольно безболезненно. Пока он больше интересовал средства массовой информации, для которых лето — «мертвый сезон», когда сгодится любая новость. И лишь один из политиков оказался исключением…

Его называли по-всякому — и «арабский тигр», и «исламский лев», и «бешеный пес Востока», и «царь пустыни». Он был диктатором крупной и богатой страны, переживавшей тяжелые времена. Сознавал ли он, что в смутное время здоровые силы в народе требуют жесткой руки, что у него особая миссия — помочь доверившимся ему людям выйти из кризиса, — этого никто не знал. Как и большинство диктаторов, он начинал с лозунга «Я для государства» и закончил негласным лозунгом «Государство для меня». Его личное состояние оценивалось десятками миллиардов долларов, а в его стране люди умирали от голода. Впрочем, это была довольно типичная картина. Он не лечил болезнь, а загонял ее внутрь жестокими мерами. И все же люди верили в него, а тех, кто не верил, заставляли хотя бы делать вид, что верят. Сила, даже слепая или неумная, казалась большинству лучше слабости. И в этом тоже была правда.

Абдулла Шараф, бывший полковник военно-воздушных сил, сумевший возглавить страну в результате военного переворота, считал себя сильным человеком, лидером, талантливым полководцем. Но когда он попытался диктовать свою волю сверхдержавам, то получил жестокий урок. Американцы, даже не удосужившись высадиться на его берег, превратили в руины десятки стратегических объектов. Шараф вынужден был признать свое поражение и терпеть унизительный мир. Он иногда почти физически ощущал себя человеком, вставшим на колени перед хозяином, чтобы избежать гибели от просвистевшего над головой меча. И теперь этот меч пускался в ход всякий раз, когда он пытался выпрямиться.