Артур Кларк - Перворожденный

Алексей надул щеки.

— Итак, Майра, — сказал он, — теперь ты знаешь все. Что дальше?

Майра ответила:

— Мы должны поделиться этими сведениями с земными властями. С Космическим Советом…

Алексей скорчил гримасу.

— С какой стати? Положим, они бросят еще несколько атомных бомб, а нас арестуют. Майра, они мыслят слишком узко!

Майра посмотрела на него укоризненно.

— Но разве во время солнечной бури мы не работали вместе? — спросила она. — И вот теперь мы вернулись к своей старой привычке: они лгут вам, вы лжете им. Это прямой путь для всех нас уйти в небытие.

— Будь справедлива, Майра, — возразил Юрий. — Космики делают все, что могут. И насчет действий землян они, возможно, правы.

— Так что же мы, по-твоему, должны делать? Юрий ответил:

— Мы должны последовать примеру марсиан. Они поймали в ловушку Глаз, то есть смогли нанести ответный удар. — Он горько рассмеялся. — И в результате оказалось, что единственный образец технологии Перворожденных находится на Марсе, под моей ледяной шапкой.

— Да, — согласилась Афина. — Создается впечатление, что фокус этого кризиса находится на марсианском полюсе. Я хочу, чтобы ты туда вернулась, Майра.

Майра задумалась.

— А что будет, когда мы туда вернемся? — спросила она.

— Там нам придется ждать, как и прежде, — ответила Афина. — Дальнейшие шаги в значительной степени от нас не зависят.

— А от кого зависят?

— От Байсезы Датт, — пробормотала Афина.

Зазвенел сигнал тревоги, и стены комнаты засветились красным светом.

Лайла дотронулась до своего идентификационного пятна и прослушала сообщение.

— Это копы из Астропола с земной палубы, — сказала она. — Нам надо уходить. Они ищут тебя, Майра. — Она встала.

Майра встала вслед за ней. Она была совершенно потрясена.

— Почему именно меня? С какой стати?

— Потому что они считают, что ты можешь вывести их на свою мать. Нам надо спешить. У нас очень мало времени.

Все выбежали из комнаты. Алексей на ходу отдавал команды «Максвеллу».

Покупки в Чикаго совершались таким образом: люди бродили по Мичиган-авеню и другим торговым улицам, разглядывали витрины магазинов, в которых товары были навалены кучами, а некоторые платья, пальто и костюмы надеты на манекены. Здесь можно было купить меховые пальто, сапоги и другие зимние вещи, однако Эмелин смотрела только на фасоны, как она их называла, которые всегда оказывались антикварными штучками из магазинов 1890-х годов, вывезенными из переставших существовать Нью-Йорка или Бостона, с любовью сохраненными и с тех пор множество раз перелицованными и заплатанными. Байсеза считала, что Эмелин должна быть потрясена, столкнувшись с продукцией 1926 года, то есть на тридцать два года более поздней, чем ее временной срез.

Итак, они отправились по магазинам. Однако одна из улиц возле Маршалл-филд была наполовину перегорожена трупом лошади, высохшей и замерзшей до каменного состояния на том самом месте, где она упала. Свет в витринах представлял собой тускло горящие свечи из тюленьей ворвани и лошадиного жира. И хотя вокруг попадались иногда молодые люди, в основном это были те, кто работал в магазинах. Все покупатели, насколько заметила Байсеза, были пожилыми, в возрасте Эмелин или еще старше, те, кто пережил Разрыв, и теперь они рылись в этих жалких, одряхлевших воспоминаниях навсегда утраченного прошлого.

Приемная мэра Райса находилась в самой глубине здания городской ратуши.

За столом стояли стулья с твердыми высокими спинками. Байсеза, Эмелин и Абди сели в ряд и вынуждены были ждать.

Эта комната не была обита теплоизоляционными одеялами, как апартаменты Эмелин. Стены в ней были оклеены настоящими, плотными обоями и увешаны портретами бывших сановников. В камине горел жаркий огонь, работало также центральное отопление: от тяжеловесных железных радиаторов поступало сухое тепло, источник которого, вне всякого сомнения, находился в подвале, где он, скорей всего, имел вид печи, которой в больших количествах скармливали древесные поленья. На стене висел телефон, очень примитивный аппарат, состоящий из коробки с микрофоном, а для прослушивания к уху прикладывалась съемная слуховая трубка. На камине тикали часы, установленные по стандартному чикагскому железнодорожному времени, точно так же, как тридцать два года тому назад, — несмотря на глубокие перемены, происшедшие за это время во внешнем мире. На них было четыре часа.

Байсеза чувствовала какое-то странное удовлетворение оттого, что решила остаться в своем розовом вавилонском платье, точно так же как Абди, который, несмотря на предложение Эмелин, не захотел сменить его на более формальный костюм. Байсезе хотелось сохранить в этих условиях свою индивидуальность.

Обращаясь к своим спутникам, она тихонько сказала:

— Итак, это Чикаго 1920-х годов. Очевидно, нам следует ожидать встречи с Аль Капоне.

Ей ответил телефон:

— В 1894 году Капоне находился в Нью-Йорке, и сейчас его не может быть здесь…

— Заткнись! — пробормотала Байсеза, а потом обратилась к Эмелин: — Расскажи мне, пожалуйста, о вашем мэре Джакобе Райсе.

— Ему около тридцати лет… он родился после Обледенения.

— А сын мэра?

Эмелин покачала головой.

— Я говорю именно о сыне.

Момент Разрыва стал для чикагцев трагедией. В июле повалил снег. Портовые грузчики рассказывали об айсбергах на озере Мичиган. Из окон своих офисов на верхних этажах небоскребов бизнесмены смотрели на север, пытаясь разглядеть на горизонте линию наступающих снегов. В то время мэр находился вне города. Его заместитель безуспешно пытался дозвониться по междугородней связи до Нью-Йорка или Вашингтона, но даже будь президент Кливленд еще жив, оттуда, из-за линии обледенения, он все равно не мог бы предложить чикагцам никакой помощи или поддержки.

В первые дни обстановка ухудшалась очень быстро. Начались голодные бунты, старики замерзали, окраины города начали гореть. И тогда заместитель мэра принял правильное решение. Осознав свои скромные возможности, он сформировал Чрезвычайный Комитет, состоящий из представителей самых влиятельных горожан. В него входил шеф полиции, командиры национальной гвардии, самые богатые бизнесмены и землевладельцы, лидеры разных чикагских партий и союзов. Среди них была также Джейн Аддамс, святая Джейн, как ее называли: известный социальный реформатор, которая организовала женское убежище под названием Халл-хаус. Сюда же входил Томас Алва Эдисон, великий изобретатель, которому тогда было сорок семь лет. Он был захвачен Обледенением случайно и томился тоской по своим утраченным в Нью-Джерси лабораториям.

Сюда же входил полковник Эдмунд Райс, ветеран Геттисберга, который командовал Колумбийской гвардией — полицейскими войсками, предназначенными для охраны всемирной ярмарки, которая прошла за год до того. Заместитель мэра с радостью уступил Райсу свое место главы Комитета.