Михаил Савеличев - Черный Ферзь

Взяв потеплевший стакан и прихлебывая холодную воду, что казалась благодатью в жаркой духоте под покровом деревьев, Сворден Ферц ступил на первую попавшуюся тропинку и пошел по ней, старательно переступая через пробивающиеся между камнями блеклые цветы с вялыми листьями.

Тропинки причудливо переплетались и в них, на первый взгляд, не имелось никакой регулярности. Они походили на лабиринт. Оправданием их существования явилось то, что они приводили выбравшего их человека, к какому-нибудь строению из скудной номенклатуры базового лагеря в мало перспективном и заурядном мире.

Выложенные слоистым камнем тропинки вели к служебным помещениям и сооружениям — пустым ангарам, обветшавшим складам с нагромождениями уже никому ненужной механической дряни, стартовым площадкам, давно поросшим колючим кустарникам, гулким от безлюдья приземистым корпусам лабораторий, сохранившим грозные надписи, обещавшие кары небесные всем септическим. Часть служебного периметра демонтировали до основания, лишь темные прямоугольники псевдоэпителия фундаментов напоминали о высившихся там строениях.

Повсюду тянулись неглубокие рвы с оплывшими краями и поросшие густой травой. Наверное при эвакуации сочли полезным утилизировать водопровод и канализацию, но сделали это в высшей степени выборочно, если не сказать — небрежно. Гибкие сочленения труб порой торчали из канав словно огромные выползки после дождя.

— Наваха на вас нет, — зачем-то сказал Сворден Ферц, пнув одну из труб. Кольчатая оболочка оказалась рыхлой, и нога без труда пробила ее насквозь. Изнутри посыпалась ржавая труха.

Кое-где в землю вросли большие шары, похожие на древние пушечные ядра, если только могла существовать пушка, способная принять их в жерло. Счистив пучком травы слой помутневшей и скверно пахнущей смазки, Сворден Ферц обнаружил, что это, конечно же, никакие не ядра, а чудовищно устаревшие биофоры — с еще металлической оболочкой и экзогенной системой питания. Приложив ладонь к складчатой пластине, он почувствовал ровное биение движка. Биофор еще жил и для его запуска вполне доставало штатного активатора.

Утоптанная дорожка привела в жилой сектор, так же похожий на окаменевший отпечаток давно вымершего животного — твари уже нет, а камень упрямо сохраняет вдавленные в него контуры древнего существа. Пожалуй, только на упрямство этого места и можно списать почти что бережное сохранение следов пребывания здесь человека разумного, вооруженного передовой техникой и не менее передовой теорией — Высокой Теорией Прививания.

— Если инерция — упрямство грубой материи, тогда всемирное тяготение — любовь? — поинтересовался вслух Сворден Ферц, раздвигая заросли пампасовой травы, щедро сбрасывающей с венчиков тучи пыльцы.

Вопрос очевидно адресовался не руинам человеческих жилищ и даже не самому себе, поскольку ответа задавший его не знал, да и не мог знать, уж это он, простите за тавтологию, знал точно. Скорее, таилась в нем слабенькая надежда на сохранение здесь остаточных следов Большого Всемирного Информатория, который, в силу врожденной склонности к развернутым ответам на риторические вопросы, мог бы откликнуться на не бог весть какое художественное обобщение, изголодавшись по — тысяча извинений за невольный каламбур — роскоши человеческого общения.

Тишина ветра, шелеста трав и листвы. Сворден Ферц переступил через остатки стен стандартного полевого дома на две семьи, побродил из комнаты в комнату, обозначенные все еще заметными бугорками пластолитовых панелей, медленно, но верно разлагающихся под воздействием мирового света, забрел туда, где по его мнению должна была располагаться спальня, и с блаженством растянулся на воображаемой стандартной лежанке.

Насколько он помнил аскетичный стиль подобных временных жилищ, по жесткости лежанки ничуть не уступали голой земле. Растянуться на травяной поросли казалось чистым блаженством.

— Официальный запрос БВИ! — провозгласил лежащий на травке Сворден Ферц, для пущей убедительности щелкнув пальцами.

На сей раз ему показалось, что он услышал некое шипение, как если бы некто решил проиграть на древнем патефоне запиленную пластинку с музыкой сфер, где божественные по происхождению звуки неумолимо тонули в скрежете и визге, и лишь страждущая душа минуя уши улавливала в безобразной какофонии хрустальной перезвон гармонии.

Отклик определенно имелся. Вряд ли при эвакуации станции они додумались бы отформатировать информационные каналы. Хотя… с них станется! Вон, даже на трубы позарились!

— На что же это похоже? — на сей раз вопрос очевидно адресовался самому себе, поскольку имелась у Свордена Ферца даже не мыслишка, а вполне себе правдоподобная гипотеза. — А похоже это на небрежную, торопливую, и, в общем-то, дурацкую попытку приведения в действие печально знаменитой статьи Экспедиционного Уложения, которую каждый уважающий себя специалист именует не менее уважительно не по номеру, а исключительно по первым словам преамбулы: «В случае обнаружения признаков враждебной разумной жизни…»

Он даже картинку себе не в меру живую и чересчур драматичную нарисовал: глубокая тьма под раскинувшим маскировочные сети суперкрейсером, хаотично прорезаемая лучами прожекторов, вой сирены, грохот погрузчиков, плач разбуженных детей, чпоканье механозародышей, при такой спешке больше похожее на небольшие взрывы, чем на проклевку биофоров, хаос и толкотня, спорадические вспышки активности, тут же сменяющиеся спазмами черной депрессии, паралич, а в худшем случае — шизофрения управления, когда одна рука не ведает, что творит другая, а если и обнаруживает, что правая совершает несусветную глупость, то левая немедленно бросается ей на помощь, дабы глупость усугубить до трагической ошибки.

Только так и не иначе.

— Ну вот, — сказал голос, — вы и ознакомились с изнаночной стороной жизни Флакша.

Мир неумолимо стягивался в точку, как сдувающийся шарик, обостряя иллюзию — словно оказался в командной рубке крейсера дальней разведки, не хватало лишь линий проекционной развертки.

Сворден Ферц сорвал и прикусил горькую травинку.

— Какова ваша гипотеза? — поинтересовался голос. И словно не доверяя точности модулированной интонации, добавил:

— Интересно послушать.

— Вам известен мой доклад, — сказал Сворден Ферц.

— О! Доклад! — воскликнул голос, переборщив с эмоциональностью, как это обычно случается при долгом отсутствии практики общения с человеком. — Не сочтите за лесть, но стилистически доклад безукоризнен! Без всяких этих замшелых статусных и ролевых акцентов — «студент», «посторонний» или «мачо». Поверьте, я ничего не имею против психологии, ха-ха, но из сочинения на тему «Как я провел каникулы у дедушки» даже мне утомительно выделять информативное зерно. Не могу удержаться и не процитировать: «На Флакше мы столкнулись с чем-то, что что до сих пор не замечали в запале самолюбивого стремления творить добро, причем творить его так, как понимаем его только мы. Мы пришли и увидели мир, переживший катастрофу и потому озверевший, короче говоря, мы увидели то, что ожидали увидеть. Но мы упустили из виду, что смотрим на него сугубо с человеческой точки зрения и говорим о нем на языке человека, где есть слова „добро“ и „зло“. Но на Флакше нет человека и нет этих слов.».