Михаил Савеличев - Черный Ферзь

Острое жало впивается в грудь, и словно разряд молнии пробивает от макушек до пят напряженное тело. Жуткая судорога сводит мышцы. Каждую из них начинили битым стеклом — шевельнешься, и бритвы сколов заживо разделают тебя, превращая в экспонат анатомического театра.

— Ну что, уроды?! — продолжает вовсю скрипеть голос. — Блевать удумали?! Это вам не грелок за коленки щупать! — смех, неотличимый от дребезжания треснувших литавр.

Сворден разлепил глаза.

— Якорь еще не сбросил, здоровяк?! — мир заслоняет перепачканное кровью лицо. Пучки трубок выходят из-под глаз, гноящиеся раны скреплены ржавыми скобами. — Не верю, что в тебе столько дерьма скопилось! — рот раззявливается, исторгая еще одну порцию проржавелового смеха. Почерневшие зубы торчат из распухших десен.

— Эй, блевотина, тащи новую тару! Здоровяк сегодня щедрый попался!

Сворден дернулся.

— Покойся с миром, здоровячок, — почти ласково шепчет гнилозубый. — На борту нашего госпиталя тебе нечего опасаться за свою жизнь. Ведь нельзя опасаться за то, что тебе уже не принадлежит, а?

Крепление легко рвется. Рука свободна. Сворден нащупывает трубку, выдирает ее из горла — невероятно длинную, окровавленную, и садится.

Воздух наполняет легкие, отвыкшие дышать. Наверное так чувствует себя новорожденный, покинув материнскую утробу и сделав первый вздох, — чудовищный приток неконтролируемой силы. Мир превращается в мокрую бумагу — одно неосторожное движение, и он расползется, превращаясь в неопрятные серые комки.

Узкое помещение зажато между ржавыми стенами, ярко освещенно операционной лампой. Пять столов, голые тела, с торчащими изо рта и грудных клеток трубками, которые собираются в толстый пучок и выводятся через потолочное отверстие. Из открытых ран тянется кровь с белесыми прожилками и собирается в большие лужи — загнутые края столов не дают ей стекать на пол.

Впрочем, пол от этого не становится чище — почти все свободное место загромождено ведрами, тазами с окровавленными останками, грязными инструментами — хирургическими или пыточными.

Гнилозубый в побуревшем халате подмигнул Свордену:

— Быстро оклемался, здоровяк. Сколько же я из тебя дерьма выкачал — после такого не живут, поверь мне. Везунчик! Редко такой улов попадается.

— Кто вы? — говорить трудно и больно.

— Рыбари! Вольные рыбари Дансельреха, кехертфлакш! — скрип впивается в уши. Хочется зажать их ладонями, только бы не слышать его.

— Рыбари? Рыбу ловите? — Сворден сплюнул кровавую мокроту.

Гнилозубый засипел, заклекотал, забил в дребезжащие литавры:

— Точно, здоровяк! Точно! Рыбу! Глубинную бомбу — а она вверх брюхом всплывает, ха-ха! Эй, уроды! — гнилозубый повернулся. — Дозу здоровяку! Живо!

В углу комнаты зашевелились и из-под крайнего стола выбралось нечто, смахивающее на жертву вивисекции, — нелепый карлик с огромной головой и бельмастыми глазами. В его черепе имелось еще несколько отверстий, откуда смотрели черные бусины дополнительных буркал. Передвигался урод на коленях, помогая одной рукой, а в другой держал шприц.

— Соображает, тварь, — гнилозубый постучал костяшками пальцев по башке карлика. — Давай сюда руку, здоровяк.

— Что это? — Сворден даже не пошевелился — шприц выглядел на редкость грязным, а толстая игла скрывалась под коростой засохшей крови.

Гнилозубый прищурился, разглядывая плескавшуюся внутри дрянь, пощелкал по стеклянному цилиндру:

— Тебе-то какая разница? Говорю — надо, значит, надо.

Карлик за спиной гнилозубого покачал головой, затряс рукой.

— Не надо, — сказал Сворден.

— Кехертфлакш! Вот почему я не люблю здоровяков, — гнилозубый обернулся к карлику, который тотчас замер. — Им все приходится объяснять. То ли дело вон те, — кивок в сторону трупов, — лежат смирно, не говорят, не сопротивляются, глупых вопросов не задают. Прелесть!

Гнилозубый, не отворачиваясь от карлика, невероятно ловко сцапал Свордена за запястье. Игла почти вошла в кожу, но Сворден перехватил его руку и крепко стиснул ее. Гнилозубый вскрикнул.

— Из плеча вырву, — предупредил Сворден.

— Что же такое делается! — плаксиво заскрипел гнилозубый. — Хочешь по-хорошему, по-хорошему, а тут…

Сворден ударил, гнилозубый обмяк. Шприц покатился по полу и остановился, наткнувшись на таз с ворохом окровавленных бинтов, затем, подчиняясь качке, начал обратный путь. Карлик схватил его и поковылял к себе в логово.

Пол оказался ледяным. Его покрывала какая-то липкая дрянь и казалось, что при каждом шаге за ступней тянутся тонкие нити клея, отчего хотелось выше поднимать колени.

Нормальной одежды Сворден не нашел и пришлось перепоясаться грязным халатом. Он выбрал из груды инструментов парочку поострее и засунул за импровизированный пояс.

Среди ведер и тазов обнаружился люк. Еще одна дверь вела в пустой коридор. Куда лучше направиться и вообще — как себя вести — Сворден пока не понимал.

Судя по запахам и звукам, катамаран являлся чудовищно древней посудиной — воздух густо пропитался ржавчиной, скрипом и, вдобавок, имел резкий привкус работающего на пределе реактора — радиация вблизи котла должна зашкаливать за все мыслимые нормы не то что безопасности, а просто выживания. Людьми тоже ощутимо попахивало, но сколько их находилось на корабле Сворден определить пока не мог — слишком уж воняло мертвечиной.

Тем временем гнилозубый зашевелился. Сворден стянул ему руки грязными бинтами и уложил на стол. Из торчащих проводов на лице сочилось нечто густое. Гнилозубый неумело притворялся все еще потерявшим сознание.

— Отрежу веки, — мрачно пообещал Сворден. — Сколько человек на борту?

Гнилозубый открыл глаза. Сворден уперся локтем ему в грудную клетку.

— Де… де… десять…

Сворден подцепил веко гнилозубого, резанул скальпелем. Глаз начал затекать кровью. Гнилозубый заскрипел.

— Проясним наши с тобой отношения, — сказал Сворден. — Наши с тобой отношения начались на этом столе, и на этом же столе и закончатся. Как произойдет расставание — зависит не от меня. У тебя есть два пути. Первый — быстро и точно отвечать на мои вопросы. Второй — быстро и точно отвечать на мои вопросы после того, как за каждую попытку обмануть или что-то утаить некоторые части твоего организма перестанут тебе принадлежать. Какой путь по душе?

— Первый, — прохрипел гнилозубый.

— Разумный выбор, — одобрил Сворден. — Кто вы такие?

— Рыбари.

— Рыбари — это которые не ловят рыб?

— Не ловят.

— Чем вы тогда занимаетесь?

— Ловлей.

— Рыб?

— Нет.

— А чего?

— Людей.

— Ловцы человеков, значит?

— Да.

— Так, внимание, трудный вопрос — сколько человек на борту?