Владимир Ильин - Зимой змеи спят

— Да? А я думал, народные артисты уже ничего не боятся, — сказал Артур, плюхаясь сбоку через подлокотник в глубокое кресло так, что ноги его вознеслись в воздух под углом в сорок пять градусов, и наливая себе в стакан виски из начатой бутылки. — Извини, тебе не предлагаю, тебе нельзя перед выступлением…

Клим подавил в себе невольное раздражение.

— Знаешь, Арчи, — сказал он, — это не совсем страх. А, может быть, и не страх вовсе. Скорее всего, это подсознательное нежелание кривляться перед этими сволочами… Слушай, может быть, завяжем с моей певческой карьерой? Чего нам с тобой не хватает, а?

Артур, чуть не поперхнувшись, отставил стакан на гримерный столик и вскочил.

— Да ты что, Клим?! — с неподдельным возмущением воскликнул он. — Крыша поехала у тебя, что ли? Да ведь если ты перестанешь выступать, то как мы будем оправдываться перед всякими там акулами пера, на какие средства, собственно, существуем сами и на какие средства существуют созданные нами фирмы и филиалы?!.. Это сейчас в глазах журналистов и прочих любознательных граждан мы — спонсоры-доброхоты… А потом нас спросят — откуда у вас денежки, господа бывшие артисты? От бывших гонораров? Но сколько мы можем так оправдываться — год? Два?

А потом?..

— Дурак ты, Арчик, — притворно-ласково сказал Лазарев. — Я же пошутил… Но насчет того, что мне действительно противно паясничать перед несколькими тысячами идиотов и идиоток, это я — серьезно…

Артур пристально глядел на своего дружка и непонятно было, какие мысли крутятся сейчас в его голове.

— Во-первых, — сказал он наконец, — не перед тысячами, а перед десятками тысяч… По предварительным данным, трибуны сегодня заполнены битком, и это — несмотря на то, что мы подняли минимальную цену на билеты до ста баксов. Разве помешает дополнительный доходец?.. А во-вторых, друг мой певчий, тебя же не заставляют драть глотку вживую — как всегда, будешь шпарить под «фанеру», и поверь, ничего унизительного в этом нет. Вон, даже Майкл Джексон и Мадонна пользуются фонограммами — и это считается нормальным. А мы что, хуже?.. Так что, давай-ка ты бросай эти упаднические выходки!

То, что говорил Ишпахтин, было верно, и Клим знал, что все равно никуда не денется и что, когда прозвенит третий звонок, послушно встанет и двинется на сцену, которую еще пять-шесть лет назад почитал почти как пьедестал почета, а теперь проклинает как свой эшафот. Но именно поэтому он еще больше злился.

… Взять бы сейчас своего блестящего дружка и подельника за грудки, подтянуть неторопливо к себе и с наслаждением прошипеть прямо в лицо, словно плюясь словами: «А я больше не желаю отдуваться ради того, чтобы ты мог на этот самый „доходец“ по вечерам сорить бабками в казино и содержать дорогих шлюх! Ты неплохо устроился за моей спиной, но когда-нибудь эта лафа для тебя обломится!..

Если я захочу, то тебя завтра же не будет, понял, придурок?»…

Клим даже зажмурился. Он ощутил, что непонятный страх в душе нарастает, и поспешил взять себя в руки. В уборной прозвенел звонок, и подобострастный голос директора киноконцертного зала предупредил: «Клим Сергеевич, до выхода на сцену остается три минуты, выход — по третьему звонку»…

Лазарев полез в карман, достал оттуда пластиковую коробочку и вытряхнул на ладонь один шарик. Упаковка была из-под «Тик-Така», но шарики, которые в ней хранились, не имели ничего общего с «двумя калориями свежести», и Ишпахтин отлично знал это. Он укоризненно воскликнул:

— Климчик, ты чокнулся? Тебе же сейчас выступать!

Но Клим уже бросил под язык шарик и, прикрыв глаза, покатал его по рту, чувствуя, как по всему телу разбегается приятный бодрящий холодок.

— Ничего, ничего, — рассеянно пробормотал он Артуру. — Не дрейфь, Арчи, всё будет, как надо…

Шарик был из семейства бензоидов, похмелье после него наступало жутчайшее, как после попойки натощак, но зато теперь в течение полутора часов можно было вновь чувствовать себя сильным и уверенным в себе. А главное — имеющим хоть какую-то цель в этой паскудной жизни!

— Что-то я тебе еще хотел сказать, — задумчиво произнес Артур, ставя пустой стакан прямо на пол и глядя в потолок, — а вот что — убей не помню… А-а, вот!.. От Усмана вчера человечек прибыл, они просят еще два контейнера изделий…

Клим жестом остановил его:

— Ах, оставь, Арчик, — слабым голосом сказал он. — Потом, всё — потом… Давай лучше я тебе расскажу, как выглядит запах туберозы..

— Глючишь, что ли?

И тут раздался третий звонок, и извиняющийся голос из динамика трансляции сказал:

— Публика вас ждет, Клим Сергеевич!

Лазарев легко вскочил и устремился к выходу. Артур задумчиво поглядел своему приятелю вслед и, когда дверь за ним захлопнулась, потянулся к бутылке, чтобы плеснуть в стакан вторую порцию виски…

Зал был действительно полон, и Клим ощутил прилив энергии. Как в самом начале своей сценической деятельности… Шарик исправно действовал, и страха больше не было. Первую песню он всегда любил исполнять в полумраке, чтобы адаптироваться к переполненному залу и к сцене. Это была лирическая «Прости меня дважды», и фанаты, успевшие принять кто водочку, а кто и анашу, обычно впадали от нее в сентиментальную слезливость, как выживающая из ума восьмидесятилетняя старушка.

Так случилось и на этот раз. Едва Клим закончил петь и, картинно воздев руки над головой, рухнул на колени, как публика взревела так слаженно и мощно, словно там, внизу, под сценой, бушевало одно огромное существо, океан типа пресловутого Соляриса, только не разумный, как у Лема, а, наоборот, лишившийся ума под напором темных, бешеных эмоций…

Главное было — не давать публике передышки, иначе та злая, разрушительная сила, которая накапливалась постепенно в зале, могла прорваться наружу, и тогда концерт способен был перерасти в массовое побоище. Как в девяносто пятом в челябинском Дворце спорта… Поэтому, не дожидаясь конца оваций, Клим дал отмашку своим музыкантам, и тотчас в зале погас свет, а на сцене замигали вспышки прожекторов. И музыка грянула соответствующая — неровная, рваная, печально-возвышенная. «Рапсодия в стиле рок»… Второе место в разных хит-парадах на протяжении полугода — это вам не хвост собачий!..

В этот вечер концерт получался неплохим. То ли волшебный шарик был тому причиной, то ли просто сегодня везло больше, чем обычно, но работалось почему-то необычно-легко. И не было, как обычно, ненависти к беснующемуся, протягивающему руки к сцене залу, и не было никаких «проколов» вроде отказа аппаратуры, и даже ни разу не подвернулась нога во время танцевальных выкрутасов… К середине первого отделения Клим успел забыть и про свои припадки беспричинного страха, и про паразита Артура, и даже про свой Бизнес. Его несло на крыльях вдохновения, теперь у него получалось всё, и, чтобы усилить ощущение своего почти абсолютного могущества, он решил исполнить вещь, которую обычно делал в конце отделения, — «Погибшие в июле»: «Был вечер тот длиною в целый год… Но даже год кончается когда-то… Луна висела, как беда, бежало время, как вода, и были мы друг перед другом виноваты…»