В. Болдырев - Мир приключений. 1973 год, выпуск 2

— Откуда вы его достали?

— Подарок фронтовой разведки, надо сказать — ценнейший подарок. Ну, спать будешь или еще поговорим?

— Конечно, поговорим, товарищ полковник, если вы не устали. Вам ведь тоже спать надо.

— А, — махнул рукой Денисов, — я на том свете отосплюсь.

Мы проговорили с полковником еще несколько часов, обсуждая вопросы, которые завтра я и он должны задать лейтенанту Герману Рюге. Полковника волновало, что я не знаю латышского языка, которым Рюге владел прилично.

— Зато ты знаешь русский, — рассуждал вслух Денисов, — этого скрывать не надо. Там, — добавил он, пристально глядя на меня, — в Латвии, многие знают русский. Старайся говорить с легким акцентом, но не переборщи. Впрочем, тебя в этом потренируют. И придется подучить латышский. Ты у нас полиглотом станешь.

— Когда он должен прибыть в часть? — спросил я.

— Скоро, — вздохнул Денисов. — Но мог же он попасть под бомбежку, могло его контузить.

— Да, нужны справки, документы, — неуверенно сказал я.

— Это пусть тебя не волнует, это уж паша забота. — Денисов встал и открыл форточку. — Ух, и накурили же мы с тобой! — сказал он укоризненно…

На другой день с утра в кабинете у Денисова я встретился со своим “двойником” — Германом Рюге.

— Предупреждаю вас, Рюге, — холодно сказал Денисов, — малейшая ложь повлечет за собой самые тяжелые последствия.

Рюге испуганно посмотрел на Денисова и, сглотнув слюну, торопливо ответил:

— Клянусь, господин полковник, что я буду говорить только правду.

Я внимательно глядел на Рюге. Нет, он не был моим двойником. Очевидно, вчера полковник решил меня ободрить. Впрочем, не все ли равно, похож или не похож. Если я встречу там хоть кого-то, кто хорошо знал его, он быстро поймет, что я не тот Рюге, который, скажем, сидел с ним на одной парте в гимназии. Вопросы мы задавали по очереди. Сначала пленный отвечал коротко, но потом осмелел, обвыкся и даже пытался шутить.

— Почему вас взяли в СС? — спросил Денисов.

— Я оказал рейху кое-какие услуги.

— О ваших услугах СС вы дадите нам подробный письменный отчет.

— Слушаюсь.

— Люди, принятые в СС, проходят особую проверку. Как вы объясните, что вас, фольксдойче, все-таки взяли туда?

— Простите, господин полковник, но вы ошибаетесь, я не фольксдойче, а рейхсдойче. Дело в том, что я родился в Германии, — с гордостью ответил Рюге, — я родился в Брауншвейге. Дядя доказал это по церковным книгам, моя мать была католичкой. Проверку я тоже прошел.

— Брали ли у вас отпечатки пальцев? — Не помню.

— Я спрашиваю: брали ли у вас отпечатки пальцев?

— Нет, я всего два месяца как в армии.

— Откуда же лейтенантское звание?

— Я имею высшее образование и, кроме того, знаю латышский и русский языки.

— Насколько мне известно, за это в чине не повышают.

— Возможно, мне зачли… — Рюге замялся.

— Вашу работу в гестапо?

— Да.

Допрос длился более трех часов, а после, наскоро перекусив, я отправился к преподавателю латышского языка, который я изучал недели две.

…Перед моей заброской в тыл врага провожал меня на аэродром полковник Денисов.

— Запомни, — твердил он, дымя папиросой, — справка из госпиталя, та, что у тебя, сделана отменно, но она — липа. На явке в Харькове получишь настоящую.

— Самую что ни на есть настоящую? — попытался пошутить я.

— Не валяй дурака, — строго посмотрел на меня Денисов, — запись в фастовском госпитале будет подлинная, человек из-за этого жизнью рисковал, — тихо добавил он.

— Простите, Сергей Михайлович, — виновато сказал я.

— Ничего, ничего… Неужели ты думаешь, что я такой уж выживший из ума олух? Если справка будет без записи в госпитальной книге, ты же завалишься на первой проверке. А проверять тебя, Яша, будут много, ох как много!.. — выдохнул он. — Помни все, о чем мы говорили, все, чему я тебя учил.

— Палдиес!

— Что? — переспросил меня Денисов. — Ах, палдиес — спасибо! Я по-латышски, пожалуй, только это и знаю.

Ветер гнал по полю аэродрома колючую снежную крупу. Мы обнялись. Сергей Михайлович неловко чмокнул меня в тщательно выбритую щеку.

— Ну, Тимофеевич, с богом!

Самолет, набирая скорость, понесся по взлетной полосе. Вот так я и стал разведчиком…

— Скажите, пожалуйста, а как вы попали в Солоницы?

— В январе 1943 года абвер направил меня в Солоницы отбирать учеников в разведшколу. Я сообщил в Центр и получил задание по выяснению перемещений дивизий вермахта с западного направления в группировку “Дон”. Маленький городок Солоницы стал во время войны крупной узловой станцией. До поры до времени на этом участке все складывалось благополучно, но в самый нужный момент из Центра в подпольный обком пришли тревожные сигналы. Данные, поступавшие из Солониц, проверенные по другим каналам, оказались тонко состряпанной дезинформацией. Кроме того, из подпольного обкома через связного сообщали, что хорошо продуманная и тщательно подготовленная операция по уничтожению паровозного депо провалилась. Я решил выехать в областной центр и на месте во всем разобраться. Командировка не представляла большой трудности, так как вблизи от города находился большой лагерь военнопленных, где я бывал уже несколько раз, вербуя учеников в разведшколу Шварцвальда. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Как вы знаете, между гестапо и абвером шла глухая и непрекращающаяся вражда, окончившаяся в конце концов поражением Канариса.

Гестапо тщательно собирало компрометирующие материалы о сотрудниках абвера, и поэтому я был особенно удивлен, узнав на допросах подлинного Германа Рюге, что он, помимо прямой работы на абвер, является еще и агентом гестапо. Только этим обстоятельством я объясняю те доверительные отношения, которые сложились у меня с майором Кригером. В тот памятный январь сорок третьего из разговоров с Кригером я понял, что дезинформация о солоницком железнодорожном узле дело его рук. Расспросить его подробнее, как ему удалось внедрить в подпольную организацию своего человека, я не решался, чтобы не вызвать у майора подозрений. Кригер был опытным контрразведчиком, и любой неосторожный вопрос мог его насторожить.

Обсудив создавшееся положение с представителями подпольного обкома, мы решили срочно переправить участников подполья в лес, к партизанам, тем более что, по словам Кригера, ликвидация организации “За Родину!” назначалась на двадцать шестое число. В тот день в Солоницы ушел связной. Наметили мы также кандидатуры людей для работы на железнодорожной станции. Я думал, что на этом дело и кончится, и уже собрался уезжать, но Кригер спутал все карты: вместо двадцать шестого он провел операцию по ликвидации Солоницкого подполья двадцать четвертого. Весть о том, что пять наших товарищей схвачены гестапо, произвела на меня тяжелое впечатление, я буквально не находил себе места. Через несколько дней, поздравляя Кригера с успешным проведением операции, я как бы невзначай спросил его о том, как это ему удалось. Кригер загадочно улыбнулся и, постучав костяшками пальцев по столу, мечтательно сказал: