В. Болдырев - Мир приключений. 1973 год, выпуск 2

Послышались жидкие звуки траурного марша. По набережной Фонтанки шла похоронная процессия. За длинными белыми дрогами шел одинокий скрипач, а за скрипачом — небольшая кучка людей, не вызывающих сомнения в своей принадлежности к “бывшим”.

Маркиз снял шляпу.

— Не кажется ли вам, Илья Спиридонович, что эта траурная мелодия в исполнении единственной скрипки звучит для нас некоторым образом символично? А этот посланец вечности, восседающий на козлах… Нет, вы взгляните на его лицо! Не хотел бы я, чтобы в последний путь меня провожал подобный экземпляр.

На козлах в белом балахоне, в цилиндре восседал бородатый мужик устрашающего вида, с бегающими глазками.

Тараканов перекрестился.

— Вам не нравится этот человек? — спросил он.

— Красавец, — насмешливо сказал Маркиз.

Тараканов торжествующе взглянул на него.

— Вы смеетесь, а между тем для меня это лицо сейчас — прекраснейшее в мире! Потому что это мой Егор! Мой исчезнувший Митрич!

Он подхватил Маркиза под руку и потащил вслед за уходящей процессией.

— Но ведь его убили бандиты, — вглядываясь в возницу, сказал Маркиз. — Первый раз вижу мертвеца, который сам возит на кладбище других покойников.

В одном из петроградских залов по средам, как и в прежние времена, все еще проводились аукционы по продаже предметов искусства и антиквариата. Правда, покупателей почти не было, в большом амфитеатре в этот день едва можно было насчитать десяток посетителей, разбросанных по всему залу. На небольшой сцене за высокой конторкой сидел аукционер — громоздкий мужчина в потертом фраке, с обвисшими седыми усами. Ударив молоточком по конторке, аукционер громко возвестил:

— Портрет известного криминалиста Прокофия Филипповича Доброво работы художника Репина. Оценивается в два миллиарда семьсот миллионов.

Два служителя вынесли на сцену портрет и установили его рядом с конторкой.

Доброво с женой сидели на самом верху амфитеатра. Когда внесли картину, жена дотронулась до плеча Прокофия Филипповича.

— До чего мы дожили… — тихо сказала она.

— Два миллиарда семьсот миллионов — раз! — объявил аукционер.

Зал молчал.

— Два миллиарда семьсот миллионов — два!

Аукционер скорее по привычке, чем по необходимости, сделал паузу и, стукнув молотком, сказал:

— Три. Снимается с продажи.

— Вот и вышло по-твоему, Алена, — тихо сказал Доброво.

Служители унесли портрет, а аукционер объявил:

— Бронзовые каминные часы работы швейцарского мастера начала восемнадцатого века Клода Жоффруа, анкерного хода, с месячным заводом, с курантами на музыку Генделя, с рыцарем, выезжающим при бое. Оцениваются в семь миллиардов.

Служители вынесли часы.

Доброво поднялся и стал спускаться к сцене. Жена последовала за ним.

— Семь миллиардов — раз!

Аукционер взглянул на Доброво, но тот сделал отрицательный жест и приблизился к часам.

— Семь миллиардов — два.

Доброво внимательно разглядывал часы, что-то вспоминая. Жена подошла к нему.

— Семь миллиардов — три! Снимается с продажи.

Служители унесли часы.

Из первого ряда поднялась толстая, почти квадратная женщина в шляпе с пером и направилась к выходу. Доброво последовал за ней и догнал ее на лестнице.

— Простите, мадам, не вы ли хозяйка этих часов?

— Я, — вызывающе ответила она. — В чем дело?

— Мадам, часы краденые, — улыбнулся Доброво. — И вы это знаете.

— Я их купила на толкучке. И знать ничего не знаю.

Женщина в шляпе стала спускаться с лестницы.

— Простите мою назойливость, где вы приобрели эти часы и у кого именно?

Женщина остановилась и изобразила на лице улыбку:

— Это ваши часы?

— Нет. Но мне знакомы эти часы, так чтобы не соврать, уже сорок лет. Вот почему мне хотелось бы узнать, каким образом они попали к вам в руки.

— Я купила их на Сенном рынке у беспризорников. И оставьте меня в покое!

Женщина проворно сбежала вниз.

Когда к Доброво подошла жена, он задумчиво сказал:

— Скажи, Алена, ты, случайно, не знаешь, кто сейчас занимает особняк Тихвинского?

— Не знаю, Проша. В последний раз, когда я там проходила, в саду играли какие-то дети. Может быть, там приют?

Макар продолжал обследовать особняк Тихвинских. Он облазил весь дом, всю запутанную сеть подвалов, простукивал стены, измерял их толщину, стараясь угадать, не скрывается ли где-нибудь такой же тайник, как тот, за камином в имении. В нем жила странная уверенность, что сокровища князя должны быть именно здесь, где-то совсем близко. Он несколько раз снова и снова изучал нижний подвал с дверью под потолком и пришел к выводу, что коллекции там никогда не было — никаких следов от ящиков он не обнаружил.

Макар сидел с Анной Дмитриевной в ее комнатушке и пил чай вприкуску, когда воспитательница, прислушавшись, выскочила за дверь и вернулась, таща за руку упирающегося Булочку. В руках у Булочки был мешок, набитый чем-то почти доверху.

— Опять что-нибудь украли? — грозно спросила Анна Дмитриевна.

— Вовсе мы ничего не украли, — насупился Булочка.

— А в мешке что?

— Хлеб.

— Откуда хлеб? — удивилась Анна Дмитриевна. — Где вы взяли хлеб?

— Купили.

— На какие деньги? — недоверчиво спросила воспитательница. — Ну, говори.

— Часы продали. Медные, — признался Булочка.

— Часы? — всплеснула руками Анна Дмитриевна. — Какие часы? Со второго этажа, с амуром?

— Не, другие, здоровенные такие, с лыцарем…

— Где вы их взяли?

— В могиле…

— В какой еще могиле? Где? — вскочил Макар.

— На нашем кладбище, в склепе, где генерал-аншеф князь Тихвинский похоронен… Федор Алексеевич.

Макар схватил Булочку, потащил его за собой.

У фамильного склепа Тихвинских стояли Прокофий Филиппович Доброво и бородатый кладбищенский сторож, у которого испуганно поблескивали маленькие глазки.

— А вы, барин, значит, им родственником приходитесь?

— Да… Дальний родственник, — кивнул Доброво и сунул старику деньги.

Старик быстро спрятал их.

— Это уж вы, барин, зря… За уход вперед плачено, за десять лет, до марту месяцу девятьсот двадцать пятого года…

Они подошли к склепу, старик открыл дверь ключом из большой связки. Доброво прошел вперед, и они оказались внутри склепа.

— Стекло-то беспризорники выбили… Я фанеркой прикрыл, нету нынче матовых стекол…

Доброво посмотрел на мраморную плиту, на которой было написано:

Генерал-аншеф

ФЕДОР АЛЕКСЕЕВИЧ ТИХВИНСКИЙ

1783— 1851

— А внизу? — спросил Доброво, перебирая четки. — Внизу тоже есть помещение?

Старик отодвинул массивную плиту, и Доброво спустился вниз.

— Сюда никто не наведывался в последнее время? — спросил он.