Виталий Забирко - Рай под колпаком

Наконец шашлык был готов. Палкой я выгреб уголья из кострища и оставил шампуры над горячей землей, чтобы шашлык не остывал на холодном ночном воздухе. Расстелил на траве клеенчатую скатерть, порвал на куски лаваш, откупорил бутылку вина. И только затем огляделся.

Серая в ночи степь, серое небо с тусклыми звездами, гладь реки, абсолютная тишина создавали впечатление, что не только вокруг, но и на всей Земле нет ни души. Не было ни ветерка, и река с отражавшимися в ней звездами казалась застывшим металлическим зеркалом.

Я налил в стаканчик вина, сделал глоток и взял шампур с шашлыком.

Именно тогда он и появился. Пришел не со спины, а от реки, будто выйдя из зеркала вод, не потревожив поверхности.

— Присаживайтесь, — предложил я, раскладывая второй походный стул. Невидимость для меня была не в диковинку. Самому овладеть бы этим приемом, в некоторых случаях весьма мог пригодиться.

Убеленный сединами старик подошел, опустился на стул. Точь-в-точь таким я неосознанно изобразил его на листе бумаги.

— Шашлык будете? — предложил я, протягивая шампур.

Он взял угощение, рассмотрел, понюхал.

— Слышать о шашлыке слышал, но никогда не пробовал.

— Вина не предлагаю, а то…

— Почему? — не согласился он. — Не откажусь.

— Ах да… — спохватился я. — Вы же, как и я, искусственное создание. Впрочем, как и Ремишевский, но он непьющий.

Я разлил вино по стаканчикам.

— За близкое знакомство.

Он молча кивнул, не чокаясь, приподнял стаканчик и неторопливо выпил. Затем, посмотрев, как я управляюсь с шашлыком; тоже принялся есть.

— Тело у меня действительно искусственное, — тихо сказал он, — но я эго.

— Что?! — поперхнулся я. — Так вы не Тонкэ?!

— Тонкэ, — успокоил он. — Тот самый. Террорист. Тебя ввели в заблуждение, что мы не можем находиться в телах биороботов. Можем, когда искусственное сознание стерто. Но это опасно, поскольку стереть искусственное сознание полностью практически никогда не удается. Вдобавок к этому жизнь искусственных тел, по нашим меркам, чрезвычайно коротка. Еще год назад я был таким же молодым, как ты.

— Выходит, «новообращенные самаритяне» не такие уж и правильные…

— В каком смысле?

— Умеют врать.

— Нет, — покачал он головой, — тебя не обманывали. Но ты слышал мнение человека, а не эго. Впрочем, многие эго, непричастные к руководству акцией вторжения, уверены, что не могли бы жить в искусственном теле. И они по-своему правы. Во-первых, как я уже говорил, жизнь искусственного носителя весьма непродолжительна — десять лет, по сравнению с тысячью — мгновение. Во-вторых, сознание эго несовместимо с искусственным сознанием, поэтому тебе, никогда не стать «новообращенным самаритянином». Наконец, самое главное, находясь в искусственном носителе, это приходится самому думать, самому управлять телом, питаться, разговаривать, действовать в конце концов. То есть быть полноценным, вроде твоего, сознанием, неотделимым от тела. Поверь, это очень трудная задача, и не каждому эго по силам.

— Что значит — полноценным? Нет, я, конечно, принимаю свое сознание как полноценное, но выходит, что эго, находясь в теле человека с его полноценным сознанием, является… гм…

Тонкэ улыбнулся.

— Мне казалось, что из объяснений Наташи ты должен был понять, в чем состоит суть взаимоотношений человеческого сознания и сознания эго в одном теле.

— Ни черта я не понял! — поморщился я.

— Попытаюсь объяснить более доходчиво, — кивнул Тонкэ. — Представь себе телемана, который днем и ночью сидит у телевизора и смотрит все программы. Он переключает телевизор с канала на канал, усиливает звук, наводит резкость, меняет яркость экрана… Если телевизор барахлит, ремонтирует его. Мания такого человека настолько велика, что он живет жизнью телеэкрана, воспринимая горести и радости персонажей мыльных опер и художественных фильмов как свои собственные. При этом телеман, в отличие от обычного зрителя, никогда не анализирует увиденное, не пытается переиначить поступки героя, а целиком и полностью переживает с ним жизнь согласно телевизионной версии. В первом приближении именно так и существует эго в теле человека, воспринимая мир через призму человеческого сознания, сопереживая все происходящее вокруг вместе с ним, но не делая ни малейших попыток вмешаться в ход событий. Взамен этого эго заботится о здоровье тела, об интеллекте носителя, ибо именно тогда чувственные составляющие первичного сознания являются наиболее выразительными и яркими. Теперь понятно?

Я почесал затылок.

— В общем-то, да…

— Тогда налей еще. Мне понравился шашлык с сухим вином.

— А как же реакция на спиртное?

— Если бы я воспринимал прием алкоголя через сознание естественного носителя, то получил бы эмоциональную контузию. Но в данном случае я воспринимаю его практически так же, как ты. Управление телом существенно снижает эмоциональное возбуждение от воздействия алкоголя.

— Приятно сознавать, — не удержался я от колкости, — что в вашем лице приобрел еще одного собутыльника. И в диких фантазиях представить не мог, что, сидя под звездным небом, буду распивать сухое вино с пришельцем. Может, с горла, а? Так сказать, для полной романтики?

Тонкэ тихо рассмеялся.

— А ты-то сам кто? — напомнил он, принимая из моих рук стаканчик.

Рука у меня дрогнула, и вино расплескалось. Как я ни бравировал, но человеческая сущность во мне не хотела идентифицироваться с искусственным происхождением.

— Не принимай так близко к сердцу свое происхождение, — сказал Тонкэ. — Я понимаю, что люди еще не сталкивались с иным разумом, в силу чего их мировоззрение вольно или невольно зиждется на антропоцентризме, а осознание своей принадлежности к чужой расе неприемлемо до стадии психического срыва. Представь себе, что раса — это та же национальность. В цивилизованном обществе на национальность никто не обращает внимания — главное, что собой представляет личность. Хочешь числить себя среди людей — это твое право. Взять хотя бы меня — я по происхождению эго, но люди мне гораздо ближе.

— Вот мы и выпьем за человечество, — отведя взгляд в сторону, глухо произнес я. В эту область своего сознания я не хотел никого допускать.

Он снова, не чокаясь, приподнял стаканчик и выпил. Я последовал его примеру.

— Еще шашлык?

— Не откажусь. Очень вкусно получилось.

— Не совсем, — возразил я; — Мясо не успело как следует промариноваться. Но на природе любой шашлык вкусный.

Некоторое время мы молча ели. Я думал, Тонкэ объяснит, почему люди ему гораздо ближе, но он был целиком и полностью поглощен трапезой. Откусывал небольшие кусочки мяса, медленно пережевывал, цокал языком. Эмоциональный гурман, способный от трех капель коньяка впасть в каталепсию, но лишенный возможности воспринимать ощущения через чужое сознание, не мог быть никем иным, как гурманом гастрономическим.