Виталий Забирко - Рай под колпаком

— Было дело…

Я не стал вдаваться в подробности.

— А ну, снимай рубашку! — неожиданно распорядился он. — Снимай, снимай.

— Зачем?

— Я прошу, сними рубашку и передай мне, — настойчиво попросил он.

С некоторым предубеждением я разделся и протянул рубашку Тонкэ.

— Простудить меня хотите… — недовольно пробормотал я, набрасывая на плечи куртку. Весной ночи у реки холодные, и температура воздуха понизилась до шести-восьми градусов.

— Сейчас верну, — пообещал Тонкэ, достал из кармана идентификатор имени и принялся водить им по пятнам крови на рубашке. — Конечно, по папиллярным узорам проще, но по хромосомному набору тоже можно определить код… Все! Можешь одеваться.

Он вернул рубашку, и я поспешно оделся. Возился Тонкэ всего минуту, не более, но за это время рубашка успела остыть и неприятно холодила тело. Вино было допито, водки я прихватить не догадался, даже термос с кофе не взял. Откуда было знать, что стылой ночью на пустынном берегу придется раздеваться?

— И каков же код смерти Ремишевского? — спросил я. Тонкэ посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом.

— Хорошо, — наконец сказал он, — я сообщу тебе код. Но попрошу применить его только в безвыходном положении. Чтобы не получилось, как в прошлый раз.

Я пожал плечами.

— Удивляюсь я вам. За вами охотятся, хотят взять живым или мертвым, сами вы стремитесь уничтожить купол, в результате чего почти гарантированно погибнет колония «новообращенных» в Холмовске, и в тоже время озабочены судьбой какого-то рядового биоробота. Жалко вам, видите ли, его убивать.

Тонкэ покачал головой.

— Во-вторых, подчеркиваю, что именно во-вторых, Ремишевский отнюдь не рядовой биоробот. Лишний раз убеждаюсь, насколько сильно в твоем сознании укоренился антропоцентризм — если биоробот, значит, существо второго сорта и с ним можно поступать как заблагорассудится. Как с вещью. А во-первых, и это главное, он — личность, и для меня не имеет никакого значения, искусственно созданная или сформировавшаяся естественным путем. Основное кредо эго — неприкосновенность личности, непричинение вреда ее телу.

— То-то во время первого нашего знакомства вы обещали разбрызгать мои мозги по ветровому стеклу, — фыркнул я. — Наслышан о двуличности эго. Сами убивать не можете, потому создали для этого биороботов. Вы-то что здесь делаете, жертвуя ради людей собственной жизнью? Зачем корчите из себя чистоплюя?

Тонкэ по-стариковски вздохнул.

— Знаю, я вашу поговорку: с волками жить — по-волчьи выть. Но у меня не получается… В противовес основной доктрине нашей цивилизации, я считаю, что слияние психотипов эго и человека должно происходить на основе взаимного согласия обеих сторон.

— Ага! Хочется, чтоб и овцы были целы, и волки сыты. Так не бывает. Террорист-пацифист — это что-то новенькое.

Тонкэ молчал. Сидел на раскладном стульчике, смотрел на меня неподвижным старческим всепрощающим и все понимающим взглядом, и я читал в его глазах то же самое, что и в глазах «новообращенных самаритян» — жалость ко мне, к моей воинственной психологии первобытного человека.

Я перевел взгляд на угасающие угли.

— Ешьте шашлык, а то остынет, — буркнул.

— Спасибо, я сыт, — корректно ответил он.

— А я хочу есть, — сказал я и взял шампур.

На самом деле есть не хотелось, но сидеть под жалеющим взглядом эго не доставляло удовольствия.

Мясо оказалось чуть теплым, и жир застывал на губах. Вкус не улучшил даже кетчуп, которым я обильно полил шашлык.

— И какой же код смерти у Ремишевского? — спросил я.

Тонкэ помедлил с ответом, но все же сказал:

— Аутонпец.

— А у меня?

— У тебя? — удивился он. — У тебя его уже нет. В результате развития твоей личности во время адаптационного периода на Земле кодировочная программа самоликвидировалась. Помнишь «Еггог!» на световом табло идентификатора имени? Даже если где-то в архивах создавшей тебя лаборатории сохранился код и кто-то произнесет его в твоем присутствии, это подействует.

— Кажется, я его уже слышал… Ауфлемэ.

— Когда ты это слышал? — заинтересованно спросил Тонкэ.

— Вовремя первой встречи с Ремишевским, за день до вторжения: Он тогда пришел ко мне в качестве спонсора телевизионной викторины «Кому повезет?».

— Нет, — улыбнулся Тонкэ. — Это был код запуска основной программы агента. Но эта программа тоже самоликвидировалась вместе с кодом отключения.

Я через силу доел шашлык и воткнул шампур в землю. Губы сковывала неприятная корка застывшего жира.

— Так, поел, теперь запить бы… Эх, не догадался взять побольше вина.

— Возьми мое, — предложил Тонкэ, протягивая стаканчик. Он так и не вылил последнюю порцию.

— А вы?

— Больше не хочу. Я уже получил свою дозу эмоций.

— Ну-ну… — буркнул я. Только теперь начал понимать, что шашлык и вино способствовали поддержанию нормального метаболизма искусственного тела, а сознание эго питалось эмоциональным восприятием вкусовых ощущений. — Ваше здоровье, — сказал я и залпом опорожнил стаканчик.

Невыносимая горечь разлилась во рту, продрала горло. Я закашлялся, заперхал, но сплюнуть не получилось.

— Что это?!

— Некоторые свободные радикалы моих личных хромосом, — спокойно объяснил Тонкэ. — Они частично передадут тебе мою память, а это поможет разобраться в истории эго и нашей сущности.

— Кто-то… — продолжая перхать, сипло выдавил я. — Кто-то только что говорил, о взаимном согласии обеих сторон…

— А ты бы отказался? — невозмутимо спросил он. — В таком случае, не стоит продолжать дискуссию.

— Что… Что вы для меня еще припасли?

Я встал со стульчика, как-пьяный, проковылял к берегу, нагнулся, зачерпнул ладонью воду, прополоскал горло. Затем напился. Вода была ледяной, от нее ломило зубы, но в то же время и безвкусной после нестерпимой горечи хромосомной «микстуры». Оставалось надеяться, что в весенних водах реки нет никаких микробов.

— После моего коктейля ты можешь пить воду из любой лужи, — словно уловив мои мысли, сказал Тонкэ. — Ни одним из штаммов самых смертоносных земных бактерий и вирусов не заразишься.

— Ну, спасибо, уважили, — пробурчал я, возвращаясь назад. — Всю жизнь мечтал пить из луж.

Я рухнул на стульчик и уставился на старика, решившего перед смертью передать мне свое хромосомное завещание. Он тоже молчал и выжидающе смотрел на меня. Минуту-другую мы пялились друг на друга, а затем в моем сознании несмелым рассветом пасмурного утра забрезжило понимание.

— Говорите, — устало произнес я. Насколько понимаю, вы не сказали самого главного.

— Во-от… — вздохнул старик. — Начинаешь предчувствовать. Это хорошо, на это я и надеялся. Пока, конечно, на уровне интуиции, но недельки через две…