Леонид Лайт - Мозги

Не успела Синтия и открыть рта, как в кабинет вошел взволнованный Питер.

— Вы уже нашли документы, о которых я вас просил? — нервно спросил он, обращаясь к Синтие.

— Я, как раз, этим сейчас и занимаюсь! — ответила она.

— Давайте спросим Питера, из-за чего началась Троянская война, — невозмутимо продолжал Джозеф.

— Какая еще Троянская война? Джо, займись лучше делом! У нас много работы, а ты сам ничего не делаешь и еще отвлекаешь Синтию. Не забывай, что отец тебя тоже кое о чем просил! — возмущенно ответил Питер и, обернувшись к Синтии, добавил: — Когда найдете документы, сразу же занесите их, пожалуйста, отцу. Он постоянно о них спрашивает.

— Куда я заложила эту папку?! — нервно спросила Синтия, когда Питер вышел из кабинета. — После переезда я ничего не могу найти!

— Если бы вы жили тысячу лет или, хотя бы, несколько веков назад, дорогая Синтия, — ответил ей Джозеф, уже успевший вновь погрузиться в поиски, — вам бы не пришлось заниматься этим неблагодарным делом. Сидели бы себе на балконе, а какой-нибудь влюбленный юноша пел бы вам серенады…

— Наконец-то, нашла! — радостно воскликнула Синтия и, взяв бумаги, выскочила из кабинета.

Когда она вернулась, Джозеф уже стоял у окна, глядя куда-то вдаль.

— Успели? — спросил он ее.

— Как раз, вовремя! — ответила Синтия. — Хотя ваш отец уже начал сердиться.

— Рад за вас, — тихо сказал он.

— Так из-за чего же началась Троянская война? — весело спросила Синтия, сев за рабочий стол.

— Из-за женщины… — равнодушно ответил Джозеф.

Синтия удивленно подняла брови.

— Из-за женщины, — повторил он и продолжил нараспев:

Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы

Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:

Истинно, вечным богиням она красотою подобна!

— Кто?! — удивленно спросила Синтия.

— Елена… — вздохнув, ответил Джозеф.

— Так-так-так! — проговорил Кевин, неожиданно войдя в кабинет. — Наш романтик заговаривает вам зубы, дорогая Синтия?! И Елену с Парисом приплел!

— Приятно поговорить с эрудированным человеком! — отозвался Джозеф.

Кевин прошел и сел, как всегда, в угол.

— А о царе Давиде он вам рассказывал? — спросил он Синтию.

— Джозеф говорил о разнице между идеями в наши дни и в более древние времена, — ответила Синтия.

— О любви, стало быть, — заключил Кевин. — Значит, о Давиде он не говорил… — Кевин посмотрел на часы и обратился к Джозефу: — Собирайся, Джо, пора!

— Все уже собрались? — спросил Джозеф.

— В полном сборе, — ответил Кевин.

Джозеф молча поднялся и направился к дверям.

— Не думаю, что отцу понравится то, что я сегодня скажу… — тихо сказал он Кевину, подходя к кабинету отца.

— Значит, это — окончательное решение? — спросил его Кевин серьезным тоном.

— Да, окончательное! — твердо ответил Джозеф.

— Ну что ж, входи! — сказал Кевин, открывая перед ним дверь.

— Прошу вас пройти на свои места, — сказал Каннингфокс входящим сыновьям. — Все в сборе, теперь можно начать совещание. В первую очередь я решил обсудить положение моего младшего сына, Джозефа, как я уже вам ранее говорил, — он встал со своего места и подошел к сыну.

— Вот уже год, как ты самостоятельно и вполне успешно управляешь своим казино, — сказал он ему. — За этот период ты не допустил ни одной ошибки, чем заслужил уважение со стороны всех нас. И теперь я решил ввести тебя в Совет Директоров. Ты достаточно созрел для того, чтобы занять достойное место рядом с твоими братьями. Прежде чем вынести этот вопрос на голосование, в положительном исходе которого я не сомневаюсь, я решил узнать твое собственное мнение.

Глубоко вздохнув, Джозеф поднялся и обратился к присутствующим:

— Уважаемые дамы и господа! Я благодарен судьбе за то, что сейчас стою здесь и обращаюсь к вам. За последние три года многое изменилось и, слушая похвалы отца в мою сторону, я, как и все вы, прекрасно понимаю, что далеко не все, достигнутое мною, произошло исключительно благодаря моим собственным способностям. Нет смысла отрицать тот факт, что три года назад я стал совершенно другим человеком, и насколько это плохо или хорошо, я думаю, покажет время. Но, видимо, изменения, ураганом ворвавшиеся в мою жизнь, всколыхнули, прежде всего, какие-то глубоко затаенные, но мои собственные качества, позволившие мне серьезно взглянуть на вещи и решить, что в жизни важнее всего для меня и ради чего я должен теперь жить…

Каннингфокс нахмурил брови, но ничего не сказал.

Испытывая чувство сыновнего долга, — продолжал Джозеф, — я, первым делом, постарался сделать все, чтобы основательно изучить семейное дело и оправдать ожидания моей семьи. Но внутри меня всегда жила другая идея, светлая мечта — я хотел посвятить жизнь детям. Не раз я говорил об этом с моим отцом, матерью, братьями и теперь окончательно решил обратиться к своей мечте и оставить мир казино…

Думаю, было бы нечестно, если бы я согласился с предложением отца, имея совершенно иное отношение к этому. Надеюсь, что когда-нибудь вы сможете меня понять… — сказав это, он сел.

Немного помолчав, старый Каннингфокс ответил:

— Откровенно говоря, я с тревогой ожидал вероятности такого решения. Но я рад, мой дорогой сын, что ты нашел в себе мужество и твердость не отказаться от того, к чему тебя зовет твое сердце… Не скрою, мне нелегко отрывать тебя от всего привычного и открывать перед тобой двери неизведанного мира. Но то, чем ты решил заняться — благородное дело, и я с уважением отношусь к твоему решению.

— Правда?! — робко спросил Джозеф.

— Правда! — твердо ответил Каннингфокс и вновь подошел к сыну.

С нескрываемым выражением счастья на лице Джозеф поднялся навстречу отцу.

— Спасибо, отец! — сказал он.

— Иди и заслужи уважение и там, где ты нужнее! — ответил Каннингфокс. — Не думаю, что тебе будет интересно находиться здесь и слушать то, что тебе не интересно!

— Спасибо! — еще раз сказал Джозеф и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

Если дальнейшая судьба Джозефа Каннингфокса приняла уже более или менее ясные очертания; если какие-то, по его словам, глубоко затаенные в нем качества позволили ему серьезнее взглянуть на многие вещи и решить, что в жизни более важно для него, и ради чего он должен жить, то в жизнь известного историка, талантливого ученого Джеральда Уитни еще предстоит внести определенную ясность…

Тем более что со дня операции, унесшей тридцать процентов его интеллекта и расстроившей всю его систему мышления, прошло пять лет…

Как же сложилась судьба главного героя этой истории?

Предоставила ли она ему шанс вернуться к своей прежней жизни и вновь стать одним из самых уважаемых людей города?