Сергей Лексутов - Полночный путь

После коротких переговоров, обстановка резко изменилась; несколько отроков поскакали к стойбищу, гости поехали не спеша вперед, рядом с Горчаком гордо подбоченившись, нацепив на пояс дареную саблю, к своей, уже имевшейся, ехал военный начальник. Войско почтительно плелось позади. В стойбище подъехали к самому большому шатру. Серик отметил, что шатер мало чем отличается от шатров придонских касогов; такой же войлок, натянутый на каркас из прутьев и тоненьких жердей. Горчак достал из вьюка еще одну саблю, два ножа, два топора и мешочек с наконечниками для стрел. У Унчи глаза на лоб полезли, но он ничего не сказал, только осуждающе покачал головой. В шатре на шкурах белых баранов сидел седобородый старик, позади него вдоль стенки сидело несколько женщин, надо полагать его жены. В шатер вошли только гости, да сын старейшины. Горчак сложил перед старейшиной подарки, тот заговорил медленно, с величайшим достоинством.

Унча перетолмачил:

— Нойон благодарит за богатые дары, и объявляет, что вы его гости на три дня.

Горчак порывался что-то сказать, но Унча быстро проговорил:

— За такие богатые дары приходится отдариваться гостеприимством. Впредь тебе наука — дары не такие богатые преподноси!

Старец поднялся, приглашающим жестом указал на дверной проем, и пошел первым. Когда вышли из палатки, увидели, что неподалеку женщины уже настелили прямо на траву шкуры баранов и теперь таскали бурдюки. В отдалении горели жаркие костры и на них жарились целые туши баранов. Все принялись рассаживаться; первым уселся старейшина, пригласил сесть по правую руку от себя Горчака, Шарап кивнул Унче, сказал:

— Садись рядом, перетолмачивать будешь…

Когда Унча уселся, сел рядом с ним. Уселись Серик со Звягой, и только после этого стал рассаживаться остальной народ. Серик обратил внимание, что в первый круг уселись одни пожилые, да матерые мужики. Даже сын старейшины уселся во второй ряд. А молодежи даже шкур не постелили; они расселись прямо на притоптанной траве. Женщины разнесли деревянные чашки, и принялись наполнять их кумысом. Серик никогда не бывал в гостях у касогов, а потому чашу с кумысом принял несколько опасливо. Подавая пример, первым выпил старейшина. Горчак, Шарап и Звяга не дрогнувшей рукой поднесли чаши ко рту. Пришлось и Серику; напиток оказался кисловатым, с душком тухлятины, но Серика все-таки не стошнило. А после второй чаши — вроде как и приятно стало в ногах. Тем временем старейшина неспешно расспрашивал Горчака о трудностях пути. Слушать было трудно, потому как мало того, что Унча трещал, как сорока, еще и Горчак мешался. Только после четвертой чаши кумыса, старик осторожно спросил:

— А зачем идете?

Горчак буднично, раздельно выговорил:

— Пути разведываем…

У старика даже уши вытянулись, как у кота, услышавшего мышь в углу, а глаза настороженно засверкали. Он еще осторожнее спросил:

— А для чего пути разведываете?

— Торговать будем… — как бы между прочим, обронил Горчак и протянул свою чашу к женщине с бурдюком.

Старик вздохнул, медленно, с сожалением выговорил:

— У нас нет столько табунов и отар, чтобы покупать медные котлы, сабли, ножи, топоры… В прошлом году, на зимние кочевья приходили купцы из полдневной стороны — я целый табун лошадей и отару баранов отдал за медный котел. Хороший котел, на всю жизнь хватит, и внукам останется… Только теперь несколько лет надо табуны и отары копить, чтобы еще котел купить…

Горчак рассмеялся, сказал, осушив чашу:

— Во всех палатках котлы будут! Мы дешево будем продавать…

У Серика уже основательно шумело в голове, и он перестал прислушиваться к разговору Горчака со старцем. После восьмой чаши кумыса, у него в голове уже шумело почти так же, как от двух чаш доброго меду. Наконец поспели бараньи туши. Несколько юношей побежали к кострам, притащили жареху за обугленные палки. Горчак, уже заплетающимся языком сказал:

— Вертелы тоже у вас будут железные!

Старик скептически покачал головой, сказал что-то, Унча перетолмачил:

— Сомневается нойон, что есть такая страна, где железо дешевле дерева…

Серик поразился, сколько могут съедать люди. Баранов все подтаскивали и подтаскивали, от пирующих во все стороны разлетались кости, громадные собаки уже не дрались из-за костей, а лениво их подбирали, и не торопясь обгладывали. Бурдюки с кумысом тоже то и дело подносили. Народ то и дело срывался с места, и отбегал чуть в сторонку. После того, как Серик и сам раз пять сбегал по нужде, он вдруг пьяно рассмеялся, представив, как к ночи невеликий холмик, на котором стояло стойбище, снимется, и поплывет, будто ладья. Однако ночь только медленно наползала, а народ уже валился тут же, где сидели, и засыпал. Только самые выносливые еще доедали и допивали. Горчак уже спал в обнимку с Шарапом, рядом посапывал Звяга, пристроив голову на сапог Шарапа. Серик решил, что незачем искать какой-то другой ночлег, и завалился на баранью шкуру, на которой сидел. На рассвете, продрав глаза, он увидел тяжко зевающего Горчака, сказал раздраженно:

— Разве ж можно столько жрать?!

Горчак почесался, сказал:

— А они мясо едят только по праздникам. Вот и добрый гость у них — ба-альшой праздник…

— А остальное время, чем питаются? — изумленно спросил Серик.

— Сыром да молоком… От них, сам понимаешь, большой сытости не бывает…

Серик спросил:

— И што, сегодня опять пир будет?

— Конечно. Щас поднимутся, нужду справят, и опять начнется. Глянь, женщины уже костры запаливают…

Серик пробормотал:

— Помоги Перун… Горчак, ты заранее скажи, чего еще ждать?

— Чего? — Горчак широко ухмыльнулся. — На эту ночь они женщин своих пришлют…

— Да ты што?!

— Смотри, не вздумай отказаться — насмерть обидишь…

— Зачем, Горчак?!

Горчак почесал за ухом, проговорил раздумчиво:

— Я так полагаю, редко они живут, от одного рода до другого — дни и дни пути, чтобы род не захирел, приток свежей крови требуется…

Серик испуганно прошептал:

— Горчак, я же не…

— Ничего-о!.. — протянул Горчак. — Дурное дело не хитрое…

— Горчак, ты скажи им, что твоя половчанка, вовсе не твоя, а моя…

Горчак укоризненно поглядел на Серика, проговорил серьезно:

— Я думал, ты мне друг, Серик… Мне ж тогда за тебя отдуваться придется. А Клава, она горячая, южная кровь, сказывают, будто греческий огонь… Она ж и меня, и касожку зарежет!

Серик пробормотал:

— А ну как дети родятся?.. Каково им тут будет?..

— Серик! Они ж сразу вровень с детьми нойона встанут. Их тут почитать будут, будто принцев. Как же, свежая, горячая кровь, от таких могучих и отважных воинов, как ты.

Серик помотал головой, проговорил:

— Нет, Горчак; ты как хошь, а я не могу… Да у меня и Анастасия…