Михаил Белозеров - Железные паруса

— Привет, — Он высунулся, повис на руках: коридор по обе стороны был пуст.

— Д-д-д-ж-ж…

— Джованни? — догадался Он.

— Да. — Кивнул человек, и на мгновение стал похож на преданную собаку: углы рта поехали в стороны, глаза распахнулись восторженно.

— Бегунью видел? — быстро спросил Он.

У Джованни были слишком эйфорический взгляд и слишком замедленная реакция, чтобы дожидаться ответа.

— Ладно. — Решил Он и затащил его в номер. — Сам все расскажешь!

— Ру-ру-ру-ж-ж…

Где-то в коридоре скрипнула дверь и родились неясные звуки.

— Ружье, — догадался Он.

Человек радостно закивал и сделал шаг в коридор:

— Та-та-там…

Природа явно не поскупилась: он был крупный и сильный, с широкой, крепкой костью, однако, как и все, одетый в какое-то рванье и босой. В разрезе рубашки бугрились мышцы.

Кто же ты такой? с интересом подумал Он.

И вдруг человек испуганно сжался. Издали донеслось:

— Джованни, детка, где же ты?!

У него сделалось виноватое лицо, и он словно стал меньше ростом. Потряс головой — не выдавай, и Он догадался, ружье — это тайна.

— Джованни. — Старуха, не видя их, двигалась по коридору.

Они бесшумно притворили дверь и затаились.

Старуха прошаркала мимо:

— Джованн-н-и-и!

Ее внук радостно оскалился и, обернувшись, приложил палец к губам. Рот остался открытым, как размокший в луже кораблик.

— Ну где ты, несносный ребенок!

— Она не-не-не…

— Не найдет, — догадался Он.

— Да-а-а… — обрадовался Джованни, на его губах запузырилась слюна.

— Ты от нее убежал? — спросил Он.

— Да, — обрадовался он еще больше тому, что кто-то его понимает.

— Ну ладно. Что ты знаешь насчет девушки?

— Я-я-я… люблю ее, — произнес он и покраснел. — Бабушка велит жениться…

— Что ты решил? — спросил Он очень серьезно.

— Я не хочу, — ответил сумасшедший очень спокойно.

— А где ты видел ружье? — спросил Он.

— Та-а-ам… — Он махнул рукой в сторону гор.

Но в этот момент дверь распахнулась под твердой рукой:

— Джованни! — Старуха схватила его за руку. — Ты еще не выполнил моего задания!

Взглянула укоризненно краем глаз:

— Всегда такой…

— Только разбудил меня, — успокоил Он ее.

— Он еще слишком мал, — ответила Старуха, пряча глаза, — чтобы общаться с взрослыми.

Она словно боялась чем-то выдать себя, выдать свои страхи и планы, возможно, она была коварнее, чем Он предполагал. Завтра же уйду, решил Он, Бегунью увижу и уйду. О ружье Он даже не вспомнил.

Джованни плакал. Он выглядел очень несчастным. Слезы текли по пухлым губам и щетинистому подбородку.

Старуха, гремя саблей, откуда-то из юбок достала платок и вытерла слезы. Внук безвольно стоял перед ней, позволяя проделать операцию с платком и собственным лицом.

— Не слушайте его, — говорила Старуха, — он вам такого наговорит, — почему-то услужливо улыбнулась, ее всамделишная сабля торчала, как лисий хвост. — Век не забудете. Приходите лучше ужинать, приходите… — И, подталкивая внука в зад, удалилась, забыв прикрыть за собой дверь. — Что ты ему наговорил? Что ты ему наговорил? — Услышал Он в коридоре. — Что?

***

— Выпьем! — миролюбиво предложил Толстяк, и пиво зашипело под его пальчиками-сосисками.

Они едва прошмыгнули мимо самодвижущейся картины — теперь слоны наступали рядами, как римская фаланга. Казалось — мгновение и они ступят в зал, прошествуют грозно, как неумолимый рок, и растопчут, сотрут в порошок. Но в самый последний момент они рассыпались на множество иглоподобных рогов и сворачивали за края картины. Только пустыня, откуда они начинали шествие, казалась реальной и настоящей, но от этого не менее страшной, со своим диском-солнцем и уходящими вдаль фигурками. У них не было времени разглядывать, потому что:

— Выпьем, — настойчиво сипел Толстяк, поглощая очередную банку. Смятая гора их лежала на газоне рядом с ним. — Выпьем и забудем…

В своем стремлении напиться он был неутомим, как морская волна.

— Жизнь — это постоянное воспроизводство дерьма!

Сейчас он на меня бросится, решил Он, но на этот раз я его уложу одним выстрелом. И тут же вспомнил, что забыл пистолет под подушкой в номере.

Они вздорили и в девяностом, и в девяносто пятом, — то есть во всех тех случаях, когда их сводила судьба. Клопофф имел привычки мелкого человечка — были криклив и необязателен, задирист и скандален. Первым занимал душевую и место у цирюльника. Любил пользоваться чужим кремом и полотенцем.

— Если бы ты меньше пил, — неожиданно произнесла Старуха, может быть, и нечего бы не вышло.

— Бабушка, — кротко произнес Толстяк, — не действуй мне на нервы. С утра я питаюсь пивом. Одним пивом. Только пивом и ничем, кроме пива. А теперь уже вечер, значит, сам бог велел.

— Тьфу ты, черт рогатый! — выругалась она. — Старый обжора, чтоб ты залился этим пойлом.

Она, как и все люди, взывала к свидетелям, но делала это неосознанно, как в запале.

— Не шуми напрасно. Лучше скажи, как там lenticularis?

— Не знаю, — грубо оборвала его Старуха. — Болтаешь неизвестно чего.

— Точно, — протрезвел Толстяк, — болтаю. — Прикрыл веки и повращал глазами. — Ты ведь ничего не понял! Не понял?

— Не понял, — сознался Он.

— Сейчас он напьется и будет плакать, — поспешила объяснить Старуха, словно они коснулись запретной темы.

— Все равно тебе сегодня не повезло, — подразнил ее Толстяк. — Все равно ничего не выйдет…

— Пей свое пиво и молчи!

Казалось, она ненавидит его и не могла этого скрыть. Потом вдруг переменилась в лице:

— Я вас познакомлю…

Его ждало разочарование. По дорожке со стороны моря приблизилась пара: Бегунья и ее спутник.

— Мелетина, — представилась она, — Мака…

Он уже знал ее. Только не помнил, с какого момента — с того ли на берегу, или раньше. Память на этот раз подвела его. Давно Он не вспоминал своего прошлого или устал его вспоминать.

Он же весь породистый, как профиль на долларе, с красивой ямкой на квадратном подбородке и крепкими челюстями, протянул руку, от пожатия которой Он поморщился.

— Андреа, пятьдесят первая база… штат Невада… Озеро Конюха…

Он не произнес принятой в таких случаях фразы. Он уже ревновал ее. Светлый костюм, светлый галстук, гладко выбритые щеки, усы щеточкой и тонкие очки в золотой оправе. Когда их взгляды встретились, Он понял, что такой не уступит ни в чем.

— Между прочим, ее жених, — гордо бросила на ходу Старуха, волоча из кухни поднос с молочным поросенком.

Какой по счету? злорадно подумал Он.

— Вот это по мне! — обрадовался Клопофф, разбавляя неловкое молчание.

Старуха неодобрительно косилась. Она цементировала союз троих внуков и их невесты, а они под ее умелой рукой говорили и думали только то, что ей хотелось.