Евгений Гаркушев - Плюшевые самураи (сборник)

– Хищник зашел со стороны стены, – объяснял Друмбо, нюхая землю. – Парень, пахнущий гиеной. Вот он, – лейтенант ткнул пальцем в обезглавленное тело. – Он ранил кролика, который прыгнул за ружьем. Остальные сгрудились в кучу, ожидая своей участи – парень-гиена, возможно, только хотел испугать их. Или добиться благосклонности женщин. Или у них были давние счеты… Но тут появился тот, кого мы ищем. Маньяк-убийца. Он одним движением оторвал голову гиене, потом перегрыз глотки всем кроликам. Похоже, они даже не сопротивлялись. А потом он вернулся и добил раненого. Что же это за монстр такой?

– Человек, – тихо сказал Ерохин.

– Человек? Пи-хомо, ты хотел сказать. И пи зашкаливает, не пить мне бананового нектара!

Вертолет завис прямо над лужайкой, из него посыпались люди в форме, вооруженные лазерными автоматами.

– Произвести зачистку парка, – командовал высокий гривастый полицейский с широким лицом и узкими глазами. – Брать всех подозрительных. Опрашивать свидетелей.

– Деловые, – неприязненно буркнул Друмбо. – Мы бы до этого и не додумались…

Василий заставил себя еще раз посмотреть на трупы «кроликов». И понял, что его смутило с самого начала. К телу самочки была приставлена голова гиены – пи-хомо, которого он прежде не видел. Может, так получилось случайно? Нет, исключено…

– Я отойду. Мне хочется побыть одному, – тихо сказал Ерохин.

– Полицейский ты, или тряпка? – возмутился Друмбо. – Впрочем, пока вокруг шуруют эти наглые хлыщи, толку все равно не будет. Они переполошили весь парк. Иди, но будь поблизости. Я позову, когда понадобишься.

Василий брел по аллее и бормотал:

Нет, нет, не то! Было там другое, более подходящее:

Чужая голова! Безобразная голова гиены на гладких, соблазнительных плечах самочки-кролика. Это послание ему. Убийца выяснил, что он – искусствовед, хорошо знает творчество Гумилева – и оставил ему послание. Как заканчивается стихотворение?

Где неподалеку есть статуи в нишах, колонны, зеркала? Конечно, в аквапарке. Там охрана, и камеры наблюдения, и убийств прежде не происходило. Да и вообще, это территория другого полицейского участка. Но на берегу моря в аквапарке построен «Солнечный грот» – мраморные колонны, и зеркала, в которых отражается солнце – довольно странная архитектурная композиция. Ее Василий видел еще перед поступлением в полицию – когда бродил по городу и заходил в аквапарк.

Убийца ждет его там. Но можно ли идти одному, без страховки? Даже оружия у него сейчас нет – револьвер он оставил в сейфе, чтобы не пугать преступника, с которым собирался установить контакт, с собой – только электрошокер, а им и толстую кожаную куртку не пробьешь…

Но разве не хотел он встретиться с маньяком лицом к лицу? И теперь, когда тот послал ему знак – можно ли отступать? От судьбы не уйдешь! Василий увидел ствол, прислоненный к кирпичной стене, влез по нему, спрыгнул на мягкий песок. Сейчас аквапарк был закрыт, и даже дежурное освещение горело только в отдалении, на горках и возле зданий. Линия побережья погружена во тьму.

Ерохин вышел к морю, побрел вправо – понял, что идет не в ту сторону, повернул обратно. Сердце выскакивало из груди. Он убеждал себя, что преступник хочет поговорить с ним, может быть, поведать ему свою историю, или завербовать сторонника – но кто поручится, что он не сумасшедший убийца? И не растерзает его так же, как пятерку кроликов и гиену… Груда окровавленного мяса стояла перед глазами.

Колонны возникли перед Ерохиным неожиданно – он едва не ударился об одну из них головой. Где-то в глубине – расположенные под разными углами зеркала, так красиво сверкающие в лучах солнца. И ниши, где можно принимать солнечные ванны, а можно прятаться – из-за расположения зеркал создается иллюзия, что и места-то никакого между колоннами нет, а там – широкий проход…

Из тумана появилась огромная фигура. Даже своим немодифицированным нюхом Василий уловил, что от нее пахнет потом, и свежей кроличьей кровью. Человеческого в незнакомце было мало – мощные руки похожи на тигриные лапы, зубастая пасть, мускулистые ноги – и ярость в огромных, светящихся в темноте глазах. Это даже не пи-хомо – зверь, самый настоящий зверь.

С утробным рыком он сорвал с Ерохина коммуникатор и «с мясом» вырвал кусок кевларового бронежилета, где в него был вшит маячок. Электрошокер Василий даже не пытался достать – ясно было, что этому монстру он, как слону дробина.

– Пр-ришел, – рык был низким и грозным.

– Как тебя зовут? – тихо спросил Василий. Будто это сейчас важно…

– Звер-рь! – оскалился незнакомец. – Зови меня Зверь, человек!

– Зачем ты звал меня?

Рычание перешло в хохот.

– Звал тебя? Я заманил тебя в ловушку. Мне хотелось посмотреть на былого цар-ря пр-рироды, р-родоначальника вблизи. Почувствовать твой стр-рах. Я увидел и насладился. Ты жалок.

– Ты убьешь меня?

Зверь на мгновение задумался. Дыхание его было смрадным и обжигало лицо Ерохина – они стояли вплотную друг к другу, среди колонн и зеркал.

– Нет. Так будет пр-риятнее.

– Зачем ты тогда убиваешь других?

– Я так хочу. Мне надо. А зачем – тебе знать ни к чему!

– Но все мы – люди. Если и не люди, то пи-хомо…

Зверь схватил Ерохина за воротник, прыгнул вверх. Василий думал, что у него оторвутся ноги, или голова. Но ничего – боль быстро прошла, и он обнаружил себя стоящим на самой высокой колонне – рядом с огромным монстром.

– Посмотр-ри, – Зверь повернул его лицом к городу. – Это мур-равейник. Но муравьи в нем сошли с ума. Они р-разные. Р-разных видов. Их ничто не связывает. Только общий р-родоначальник. Человек. Но человек жалок. Слаб, глуп…

– Я не так глуп – ведь я понял тебя. Разгадал твою загадку – нашел место встречи, которое ты назначил.

– Мою загадку… Ее р-разгадал бы и р-ребенок. Ты мне пр-ротивен, Ер-рохин. И все мне пр-ротивны. Ты р-разве не осознал – человечества больше нет! Есть масса видов – и лет чер-рез десять – двадцать каждый из них будет за себя. Гр-рядет анар-рхия и война. И надо готовиться к этой войне. Я готовлюсь.

– Как? Убивая? Чего ты этим добьешься?

– Не твое дело.

– Вспомни о том, что мы были людьми!

– Были. А тепер-рь твое место в зоопар-рке. Ср-реди носителей чистых генов. Попр-росись в Балашиху, экспонатом. Тебя возьмут – лет на пять. А потом сожр-рут. Потому что скор-ро пи-хомо и просто пи будет интер-ресовать лишь еда. Они не станут читать стихов. Они будут жрать и спар-риваться, и плодить себе подобных – дичающих с каждым поколением. И остановить уже ничего нельзя. И не надо. Это конец. А ты убир-райся отсюда. Я повидал человека – потешил свое любопытство – следующий р-раз я тебя убью.