Ованес Азнаурян - Иоганн Буш

— За что будем пить?

— За Ганса.

— Принято. За Ганса Гейнека.

— А это ничего, что вы пьете? — спросил Иоганн Буш. — Я имею ввиду вашу работу.

— Не беспокойтесь, — сказал Виктор. — Если я напьюсь, меня заменит один из официантов. Кстати, официант, работающий у стойки за место бармена, получает добавку к зарплате. Так что каждый из них ждет не дождется, когда я напьюсь или заболею, и кто-то из них заменит меня.

— Виктор. Давайте сегодня сделайте доброе дело. Ради Ганса.

— Что вы имеете ввиду?

— Напейтесь, и пусть кто-то заменит вас.

— Вы решили подорвать дисциплину в моем баре, сеньор Хуан, — сказал бармен, рассмеявшись. — А еще немец!

— Да, немец! — почему-то сказал Иоганн Буш. Ему почему-то вдруг очень нужно было в это время быть именно немцем (может, из-за Ганса?), но потом ему стало стыдно. Кончай ты это дело, Иоганн Буш, сказал он сам себе. Ведь тебе так часто бывало стыдно, что ты немец. Бывало, согласился он, и даже чаще, чем хотелось бы. Но вот теперь ему почему-то приятно было осознавать себя немцем.

— Я немец, Виктор, а вы вот француз, — сказал он.

— Можно быть и французом, — сказал хозяин "Нормандии", — если вам так уж не нравится, что я еврей.

О черт! — подумал Иоганн Буш. Вслух он сказал:

— Да я не это имел ввиду, совсем нет… я просто… Вы простите, если это так прозвучало. Я тоже иногда не в восторге от того, что я немец. Вспоминаешь свое арийское прошлое, и тебе становится стыдно.

— Давайте выпьем, Иоханн. Так будет лучше.

— Давайте, Виктор, за что?

— За Ганса Гейнека, Иоханн: он тоже был немцем.

— Спасибо, Виктор.

И он выпил опять. Иоганн Буш посмотрел туда, где была дверь. Она была открыта, и чувствовалось, как жара на улице вместе с движущимся солнцем пытается проникнуть в бар. В этой приближающейся, движущейся жаре чувствовалось приближение какой-то катастрофы, Иоганн Буш спросил вдруг бармена, резко повернувшись к нему:

— Вы любите стихи, Виктор?

— Очень.

И писатель продекламировал:

— "Вот как кончится мир,

Вот как кончится мир.

Вот как кончится мир:

Вовсе не взрывом, а всхлипом."

Что вы об этом скажете?

— Знаете, Иоханн, Том Эллиот писал стихи хорошо, но он ошибся.

— Правда?

— Точно вам говорю… Мир кончится не всхлипом, а тем, что какой-нибудь сукин сын насрет на то, что Бог назвал Миром. Вот так все и кончится. Из-за какого-нибудь засранца.

— Виктор, у вас довольно-таки своеобразные представления о поэзии. Двайте выпьем.

— За что, Жан?

— За Ганса, Виктор. Он тоже не любил мистера Эллиота.

Бармен рассмеялся, и они чокнулись. И вдруг Иоганн Буш так ясно ощутил рядом с собой Ганса, что вздрогнул. Писатель подумал, что Ганс здесь, рядом с ним в баре Виктора «Нормандия», просто он его не может видеть, потому что тот уже умер. Но он здесь, я чувствую это, подумал Иоганн Буш, жаль, что я не могу его видеть…

— Налейте еще, Виктор. Опять будем пить.

— Одну минуту, Иоганн. — Бармен подозвал одного из официантов и приказал заменить его у стойки. — Давайте, раз уж мы так серьезно взялись за дело, перейдем к столику и немного перекусим. Плохо столько пить, ничего не поев.

— Как скажете, Виктор. Командир здесь вы, и мне придется лишь выполнять ваши приказания. Я простой солдат.

— Не скромничайте, Иоханн, вы самый что ни на есть настоящий генерал в писательстве. А я лишь скромный капитан национальной гвардии образца 1789 года. Так что, приказывайте, генерал!

— Вы маршал среди барменов, Виктор! И вам придется с этим смиритсься, если вы хотите, чтоб я принял звание генерала. Что же касается Берга, то он у нас будет рейхслейтером.

— Не согласен, генерал, жалко пса. Никаких рейхслейтеров, рейхсканцлеров и вообще рейхов.

— Я вас понимаю, Виктор.

— Спасибо, Иоганн. Берг будет полковником.

— Принято.

— А теперь сядем вон за тот столик, если вы не против.

— Вперед, г-н полковник, — сказал писатель собаке, — ведите свое начальство к столу. Начальству угодно трапезничать.

Видя, что Иоганн Буш поднимается со стула, Берг решил, что они покидают бар, и радостно побежал к двери и остановился, как всегда, и посмотрел через плечо, чтобы удостовериться, следует ли за ним его хозяин. Но Иоганн Буш показал рукой на столик, и Берг понял, что рано радовался, что это лишь смена декораций, вернее, смена места действий, но самое главное, что понял Берг, это то, что хозяин его будет продолжать пить. Берг заскулил и пошел обратно, понурив голову, и улегся под столиком, всем своим видом показывая, что к происходящему он не хочет иметь никакого отношения.

— Здорово, генерал! — сказал бармен. — Такого пса я еще не встречал.

— Спасибо, маршал. Видели его глаза? Он осуждает меня за то, что пью. Это единственное, чем он походит на моих двух бывших жен. Они тоже упрекали меня за то, что я пью. В остальном же Берг естественно лучше их обеих.

— Моя жена тоже не любит, когда я пью. Говорит, что я становлюсь свиньей. Но я никогда не свинячу, мой генерал, можете быть спокойны!

— Не беспокойтесь, маршал. Если б вы даже свинячили, я бы никому не рассказал об этом. Кстати, как зовут вашу жену?

— Мадлен.

— Красивое имя.

— Да, имя у нее красивое, и она тоже красивая. Однако, мы отвлеклись от темы, мой генерал.

— Так давайте вернемся к ней. На чем мы остановились? Ах, да! На еще одной рюмке.

— Вы правы, Иоханн, простите, мой генерал. Выпьем и будем есть.

Они выпили.

— Что у нас из съестного? — спросил Иоганн Буш.

— О, полковнику обязательно понравится, — сказал бармен.

— Я надеюсь, маршал. Это поднимет его боевой дух. Начальство должно заботиться о боевом духе своих подчиненных. Кстати: вы знаете, что если правильно есть, то можно пить до бесконечности?

— Не согласен, мой генерал. Наш желудок не безрамерный. Мне это говорил Ганс Гейнек, который, как вы знаете, в Германии был врачем. Так что когда-нибудь организм потребует освобождения. Если не перебарщивать, то освобождение произойдет через естественное, именно для этого сочиненное отверстие. Если переборщить, то через другое отверстие, прямо противоположное первому, то есть через рот…

— Да-а, маршал… Эстетом вас назвать тридно.

— Это вы вноваты, мой генерал. Я лишь защищал медицинскую точку зрения.

— Так давайте выпьем.

— За что, мой генерал?

— За Ганса Гейнека, маршал: он был врачом в Германии до того, как стал хозаином бара в Мескике…

А потом они ели. Иоганн Буш ел с большим аппетитом и думал о том, что, когда кто-то умирает, очень хочется есть… Почему это так? Может, это какой-то внутренний протест? Какое-то бессознательное неприятие смерти? Нечто жизнеутверждающее?

Иоганн Буш ел и время от времени смотрел, как ест под столом Берг.